Люди постепенно подходили, заполняли комнату. Было уже довольно поздно, когда явился последний припоздавший гость. Женька раньше его не видела: постарше других, лет 33—35, с русыми волосами и недлинной бородкой, с бутылкой «Цинандали» в руках и застенчивой улыбкой, он ей сразу понравился.
— Мультик! — пожимая ему руку, Женька не сразу поняла, что так его зовут.
В компании Мультик оказался незаменим. Спокойный, улыбчивый, он знал тысячу хороших, не пошлых анекдотов и занимательных житейских историй, был ко всем внимателен и услужлив. Но когда он взял в руки гитару — мир для Женьки просто перестал существовать.
В руках этого бродяги, непонятно откуда взявшегося, казалось, был не музыкальный инструмент, а волшебная палочка, переносившая слушателей в знойные просторы Андалусии, к хрустальным ручьям, где босоногие крестьяне ловят форель, к апельсиновым рощам юга Испании. Лорка, фламенко, кастаньеты, коррида проплывали перед Женькиными глазами, пока он играл. Она подумала с испугом, что во времена Инквизиции его бы точно сожгли на костре за колдовство. Зимней январской ночью, в небольшой комнатке в общежитии для преподавателей судьба подарила Женьке настоящее чудо.
Они пересекались потом ещё несколько раз, у Людмилки на посиделках. По профессии Мультик был геологом. Он увлечённо рассказывал, как упражнениями из йоги можно себя согреть, когда снаружи жестокая зима, а ты лежишь в палатке и не можешь заснуть от холода. Показывал Женьке разные интересные аккорды и приёмы, всегда просил её что-нибудь исполнить. Женька смущалась, но уступала. Ей нравилось для него петь, и ей льстило, что такой мастер ценит её скромные таланты. Но ещё больше она любила просто тихонечко подпевать, когда он сам брался за гитару и начинал наигрывать известные песни.
Однажды в апреле после занятий Людмила подошла к Женьке и как-то очень официально пригласила её завтра на вокзал, в 14—40.
Провожали Мультика. На вокзале их было всего трое. Говорили мало. У Людмилки с собой была бутылка легендарного портвейна «777», и они по очереди к ней прикладывались, чтобы противостоять и ледяному северному ветру, пронизывающему, совершенно не апрельскому, и щемящему чувству потери. Конечно, была гитара, и срывая голос, во всю глотку, они орали «Поезд в огне» и что-то ещё, такое же отчаянное, рвущее сердце.
Перед тем, как прыгнуть в вагон, Мультик сунул руку в рюкзак и протянул Женьке объёмный сверток.
— Держи. Учи.
Женька распаковала его дома. В свёртке был «Самоучитель игры на шестиструнной гитаре».
Спустя три года Женька зашла к Людмилке. Она уезжала и хотела перед отъездом навестить всех, кто был ей дорог в этом городе. Спросила и про Мультика.
— Не знаю. Сначала мы переписывались, он собирался жениться. А два года назад я получила от него последнее письмо, там была всего пара строчек. Он писал, что замолчал, и уже много месяцев молчит… Не представляю, что это значит.
Девушки переглянулись. Женька вдруг подумала, что даже не знает его настоящего имени.
Спустя много лет, готовясь к концертам. Женька доставала с полки потрепанный «Самоучитель». Проигрывая любимые пьески, чтобы вернуть беглость пальцам, она вспоминала Мультика. Что с ним стало? Где он сейчас, жив ли?
Как странно, думала Женька, в её жизни было столько разных людей. Кто-то их них задерживался надолго, некоторые же были подобны вспышкам — пришли и ушли. Но вот след от их посещения оставался с ней на долгие годы, словно излучение невообразимо далёкой звезды, которая светит нам спустя миллионы лет после своей гибели. И след этот порой оказывается настолько глубоким, что определяет не только сиюминутные события, но и общее направление судьбы человека.
Конец