– А если не будет взлёта? – хохотнул здоровый лысый мужик, который хотел ставить «Старуху Изергиль». – Что тогда?
– Тогда я лично верну все деньги, затраченные на работу с Фаиной Георгиевной, в тройном размере, – сказал я и все ошеломлённо затихли.
Ночь набирала обороты, каскады электрических огней освещали Москву, и было светло, словно днём. Пахло распускающимися травами и цветами и весной. Мы шли втроём: я, Зина и Фаина Георгиевна.
Так-то Зина хотела прогуляться со мной наедине, её распирало от эмоций. Особенно, когда я отправил её танцевать с другими режиссёрами, чтобы спокойно поговорить с Капралов-Башинским.
Но я специально захватил с нами и Фаину Георгиевну. Во-первых, не хотел, чтобы какой-нибудь ушлый режиссёр воспользовался состоянием нашей примы и завербовал её к себе в театр на глупых кабальных условиях. Во-вторых, я хотел поскорее спровадить Зину (как же она мне надоела!) и спокойно поговорить со Злой Фуфой.
Зина всю дорогу щебетала, восторгалась, что-то там болтала. И мы с Фаиной Георгиевной аж вздохнули с облегчением, когда удалось её, наконец, сплавить домой.
– Муля, ты что это накрутил такое? – с возмущением в голосе произнесла она, – ты выставил меня на всеобщее посмешище! Завтра вся Москва будет гудеть, что старуха Раневская выдвинула такие требования. А с нею никто из режиссёров работать не хочет. И вот зачем?
– Фаина Георгиевна, дорогая, – мягко проговорил я, – нам понемногу удалось сломить эту стену. Сейчас все режиссёры наперебой захотели вас к себе. Почему бы не воспользоваться ситуацией?
– Ну и как ты это представляешь?
– Турне по Европе с показом спектаклей в Ла Скала, Комеди Франсез и Ковент-Гарден, – скромно сказал я.
Фаина Георгиевна аж остановилась и посмотрела на меня с изумлением:
– Ты в своём уме, Муля? – печально спросила она, – у меня есть один знакомый, профессор Ройтенберг. Он отлично лечит душевнобольных. Даже в самых запущенных случаях. Я могу похлопотать за тебя.
– Спасибо, Фаина Георгиевна, – усмехнулся я. – Верьте мне, и вы уже скоро будете блистать на лучших сценах Европы.
– А сейчас кого ты считаешь, мне следует выбрать из режиссёров? – всё также грустно спросила Фаина Георгиевна.
Похоже, она мне ничуть не верила. Но спорить не захотела. Или не решилась.
– Я склоняюсь к Капралову-Башинскому, – ответил я, вспомнив, чем закончился наш разговор.
– Он же посредственность, – буркнула она недовольным тоном.
– Тем проще нам будет с ним работать, – ответил я, – вы сколько лет проработали с гениальным Завадским и чем для вас всё это окончилось?
– Это всё Верка, – вздохнула она, намекая на Марецкую, но тут же просияла, – а ты видел, как её корёжило, когда за меня пили?
Я кивнул.
– И Любаня дулась, – она хихикнула, – ну и пусть позавидует. Ей полезно.
– Но пока вы продолжите работать у Глориозова. Он мне сильно должен.
– А потом?
– А потом мы начнём покорять мир.
Я провёл Фаину Георгиевну домой (сейчас она вернулась к себе, так что комната в коммуналке была закрыта). А сам пошёл домой.
В квартире, невзирая на столь позднее время, было светло. Все бегали, ругались, суетились.
На кухне рыдала Полина Харитоновна.
– Полина Харитоновна! Что случилось? – с тревогой спросил я.
– Ох, Муля, ты даже не представляешь, какая беда! – она смахнула слезу, губы её дрожали, – эта свинья Лилька сбежала с гадским Жасминовым. А Гришка напился и в отместку поджёг его театр!