— Но я на хозяйстве! — возмутился Колька и добавил, — и я Пантелеймонов.
Он немного помолчал, а затем тихо спросил меня:
— Дядя Муля, а уплотняться — это не больно?
В этот момент коридор как-то враз заполнился народом. Из комнаты опять выскочила та женщина, что пыталась припахать меня на картошку, рядом стояла, как я уже узнал — баба Варя. Хмурый Герасим потерянно топтался чуть поодаль и явно мечтал свалить отсюда поскорее.
Более того, щёлкнул дверной замок и в квартиру вошли ещё двое. Точнее сначала просочился тяжелый цветочный шлейф духов, а следом появились они — коренастый небритый мужичок в старом полупальто, и женщина. А вот она была в самом соку, как говорится — «мечта поэта». Статная блондинка в розовом мохеровом берете, который необычайно ей шёл. Огромные голубые глаза были густо подведены тушью и казались почти прозрачными, как если бы через тающую сосульку смотреть на весеннее небо. Губы, столь полные, что ей бы позавидовала сама Анджелина Джоли, сочно накрашены алой помадой и создавали такое убойное впечатление, что я невольно сглотнул. Более того, грудь у нее, по моему глазомеру, была, как минимум, четвёртого размера. А уж я в таких вещах не ошибаюсь никогда. А вот спроси меня, в чём она была одета, я даже и не вспомню. Да, впрочем, с такой-то грудью это уже не важно.
Ранее пустой коридор сейчас был переполнен возмущёнными людьми. Через слово слышалось:
— Уплотнение!
Все говорили разом, горячо, взволнованно, яро.
Орфей Жасминов стоял посреди этого бушующего злого моря и не знал, что и говорить.
— Мы не допустим! — воскликнул небритый мужик, потрясая кулаками, — у нас и так места мало!
— Норма на человека — семь метров! — взвизгнул вдруг Жасминов. — Остальное должно изыматься! По закону! У меня ордер!
— Поговори мне! — бросился на него мужик, брызгая слюной.
— Софрон! — завизжала шикарная женщина.
Мы с Герасимом еле успели схватить его и не дать свершиться катастрофе.
— Пусти! Пусти, говорю! — свирепо хрипел Софрон, вырываясь из наших рук.
— Тяжелый какой, зараза! — хрипел Герасим, удерживая его.
— Софрон! Софрончик, успокойся! — причитала шикарная женщина, помогая держать мужика. При этом она приблизилась ко мне и коснулась своей шикарной грудью. От неожиданности я аж выпустил Софрона из рук, а Герасим сам не удержал. Тот вырвался и по инерции пролетел вперёд, мимо Орфея, и смачно впечатался в стену.
— Ё-маё! — пробормотал ошарашенный Софрон и схватился за голову.
— Софрончик! — пролепетала женщина и всплеснула руками.
— Граждане! Тихо! — гаркнул я, — предлагаю всем успокоиться и отложить все вопросы до прихода хозяев. Пантелеймоновы вернутся и потом порешаем.
На минуту в коридоре воцарилось молчание.
— И то правда! — обрадовался Герасим и срочно ретировался.
— Не дадим чужакам захватывать нашу квартиру! — взвыла «баба Варя», впрочем, прозвучало это неубедительно. Она ещё немного потопталась и, видя, что никто не обращает на неё внимания, тоже ушла в свою комнату.
В коридоре остались только мы.
— Вот зря ты, Муля, влез, — беззлобно покачал головой Софрон, потирая лоб, — вышвырнули бы его и дело с концом.
— А потом проблемы с правоохранительными органами будут, — парировал я, — у него же ордер на заселение. Нет, Софрон, здесь действовать надо иначе.
— Вот и действуй, умник, — неодобрительно скривился Софрон и они с шикарной женщиной ушли.
В коридоре остались мы с Колькой, корпулентная женщина и Орфей Жасминов.
— Ну раз так, — командным голосом сказала женщина, — вы, товарищ, действительно ждите на кухне. А ты, Муля, давай одевайся и пошли!
Похоже мои слова не возымели на неё никакого впечатления.
Я хотел резко её осадить, но глянул на дрожащие губы и стало жаль. Хотя таскать мешки, ещё непонятно на какое расстояние — не по мне. Поэтому я отыскал глазами Кольку и сказал:
— Колька, секретное задание: дуй за Герасимом. Передай ему, пусть быстро идёт сюда. Только очень быстро. Приказ понял?
Колька просиял и решительно кивнул. Он со всех ног бросился в чулан к Герасиму и тот уже через минуту стоял напротив меня.
Я спросил:
— Похмелиться хочешь?
Глаза Герасима сверкнули энтузиазмом, и он молча мотнул головой, так, что она чуть не оторвалась (видимо, от переизбытка чувств слов не хватило).
— Идёшь сейчас вот с этой женщиной и принесёшь ей мешок картошки, — велел я, — потом зайдёшь ко мне и будет тебе счастье. Как понял?
Герасим понял.