— Открыто!
В дверь заглянул Орфей Жасминов:
— Можно? Я на минуточку…
Я сильно удивился и кивнул:
— Да, конечно, конечно, проходите, Орфей.
Жасминов вошел и замялся:
— Муля, мне нужен ваш совет, — робко попросил он застенчивым голосом.
Да, я шикарно умел применять манипулятивный приём «нога в двери» на других людях, но, когда кто-то применял этот приём на мне — я тоже всегда обязательно попадаюсь на эту удочку. Потому что приём этот безупречный. Как говорится, стратегического «противоядия» от него ещё не придумали. Поэтому сказал:
— Чем смогу — помогу.
— Да вот, хочу вас про Колю спросить, — замялся Жасминов, а я сильно удивился.
— А что с Колькой не так? Нормальный такой шкет, правильный.
— Понимаете, Муля, я старался найти с ним общий язык, поиграть, — начал, запинаясь, жаловаться Жасминов, — а он меня высмеял и всё, на контакт не идёт больше. Держится волчонком.
Я не стал спрашивать, зачем Жасминов ищет общий язык с сыном Пантелеймоновых. Очевидно, Лилин верхний регистр пения произвёл на него столь убойное впечатление, что он решил срочно задружиться со всеми членами этой несправедливо уплотнённой семьи.
— Ну, во-первых, вы начали всё делать неправильно, — сказал я.
Видя вытянутое от удивления лицо Жасминова, пояснил:
— Вы начали с Кольки, а надо было — с Полины Харлампьевны.
— Поня-а-атно, — сообразил, наконец, Жасминов.
— Найдите с нею общий язык, — добавил я, — и она сама внушит внуку, какой дядя Орфей хороший. Ведь сейчас у вас с нею вроде как война, правильно?
Жасминов с виноватым видом кивнул и пожаловался:
— Она опять про урожайность свеклы передачу весь вечер слушала!
— Угу. И поэтому вы жахнули ей на всю громкость Утёсова?
Жасминов сконфузился:
— Но ведь вы сами посоветовали…
— Именно так, — ответил я неумолимо, — когда вы спросили про методы ведения партизанской войны до победного, я и посоветовал. Но если вы хотите наоборот — мира, то вам нужно думать, как Полину Харлампьевну привлечь на свою сторону. Сделать союзником. Вы же уже поняли, кто там, у Пантелеймоновых, всем заправляет?
Жасминов просиял и согласно кивнул.
Когда он, наконец, ушел, я схватил первую попавшуюся авоську и торопливо вышел в коридор.
А там наткнулся на Фаину Георгиевну, которая с исходящей паром кастрюлькой как раз возвращалась из кухни. При виде меня она ехидно усмехнулась и сказала:
— Ну как, Муля, продвигается твоя программа успеха?
— Всё под контролем, — с независимым видом буркнул я и срочно заторопился в магазин.
А уже поздно вечером я выловил Варвару на кухне и спросил с милой улыбкой:
— Ну как там моя рубашка с пуговицей? Сделали?
— Неа, — равнодушно ответила Варвара и зевнула, — неохота было.
Упс! Кажется, процесс курощания будет не столь простым, как я думал…
Автор жутко падок на ваши лайки и комментарии, они очень греют мне душу и мотивируют писать и писать. Если книга нравится, то напишите об этом и поставьте сердечко. Спасибо!
Глава 9
«Все театры предлагаю положить в гроб! — любил говаривать Ильич, любовно рассматривая брёвнышко, — Неловко содержать за большие деньги такие роскошные театры, когда у нас не хватает средств на содержание самых простых школ в деревне».
Мда. Всякий театр — та ещё головная боль. А советский театр — головная боль в квадрате. Как там говорила несравненная Фаина Георгиевна: дачный сортир и клоака?
Вот с этой клоакой мне и предстояло сейчас разобраться. Хорошо, что я вчера инструкцию изучил, так что даже не имея профильного образования, примерно хоть представляю, что мне сейчас надлежит делать.
А задача передо мной стояла ох и непростая, спасибо товарищу Козляткину, удружил, гад. Так вот, мне нужно было поприсутствовать на фрагменте репетиции и оценить идеологическую составляющую репертуара, так сказать, «в действии». Согласно инструкции, я должен был «выявить эстетические отклонения от соцреалистической направленности, что есть ни что иное, как идеологическая диверсия Запада…». Критерии там были жесткими. Никакого отступления от политики партии ни на шаг. А потом, когда я выявлю все идеологические диверсии, я должен буду написать отчёт и дать оценку — « соответствует данный театр идейно-политической направленности нашей страны или необходимо принимать кардинальные меры?». То есть попросту говоря — закрывать театр или пусть ещё пока побудет.
Товарищ Козляткин не просто удружил мне с этим делом, но удружил в квадрате. Он позвонил директору театра и хорошенечко на него так наехал, мол, «трепещите, сейчас мой человек ка-а-ак придёт и будет вам крышка!» (это мой дословный перевод их получасовой беседы, содержание которой практически дословно передала мне Лариса). Поэтому меня, можно сказать, ждали с нетерпением, а моё появление в стенах театра вызвало хорошо сдерживаемую ненависть администрации и демонстративное раздражение театральной труппы.