— Ты голодаешь, Муля! — горестно всплеснула руками женщина (ну вот у меня пока язык не поворачивается мысленно называть её матерью, хоть вслух и называю) и бросилась к саквояжу, что стоял у порога, — вот пирог с почками, как ты любишь. Дуся передала.
Я еле удержался, чтобы не спросить, кто такая эта Дуся. Но тут она принялась хлопотливо извлекать из саквояжа пирог, какие-то пахучие булочки с корицей, миниатюрные лакированные пирожочки, кольцо домашней колбасы и… тадам! Фаршированную рыбу! Большую. Так что о Дусе я уже забыл, зачарованно наблюдая за нею.
В общем, голодная смерть мне больше не грозит.
— Ух ты! — восхитился я, — спасибо, мама! Ты меня спасла от голодной смерти!
Женщине похвала сильно понравилась, она вспыхнула от удовольствия и улыбнулась. Не помню, я уже говорил, что улыбка у неё была очень красивая.
Интересно, откуда у такой красивой и эффектной женщины такой страшненький сын? В папашку, небось, пошел?
— А теперь рассказывай, — молвил я, когда стол был накрыт, чай вскипел и мы просто ужинали за столом, я наяривал восхитительные пироги, рыбу и колбасу, а Мулина мать сидела, подперев голову рукой и с умилением смотрела на меня.
Вот, кстати, никогда не понимал, почему женщины, особенно возрастные, так любят смотреть, когда едят?
— Муля, — после длинной паузы, сказала, наконец, женщина и с тревогой посмотрела на меня, — Мулечка, может, ты уже помиришься с отцом? Он так переживает…
Последние слова её прозвучали жалобно.
Оппа! Семейная драма? Сантабарбаровские страсти? Так Муля, оказывается, гордый принц Гамлет? Или бедный Йорик? Честно говоря, я совершенно не знал, что ей говорить. Потому что не понимал, что там произошло. И вот как мне узнать? Я же совершенно не ориентируюсь.
Раздумывая над ситуацией, я откусил пирог, неспешно пожевал и сказал:
— Как вкусно… мммм…
— Дуся специально для тебя испекла, — с удовольствием засияла женщина, но потом её взгляд опять наполнился тревогой, — так что ты скажешь, Муля? Так дальше продолжаться не может! Я скоро сойду с ума!
Я задумался, что ответить, чтобы не накосячить на будущее. Поэтому сказал:
— Знаешь, а ведь ты права, мама. Ты абсолютно права, — и для аргументации согласно покачал головой с многозначительным видом.
Женщина просияла и уже что-то хотела добавить, но я не дал:
— И я понимаю, что тоже совершаю ошибку…
От улыбки этой женщины теперь можно было зажигать звёзды.
— Вот только, где именно я не прав, мне понять сложно, мама. Эмоции мешают, — печально сказал я, и посмотрел на неё. Женщина захлопала глазами и настороженно спросила:
— Муля, что ты имеешь в виду?
— Понимаешь, мама, жизненного опыта у меня маловато, чтобы выводы правильно сделать, — ответил я и лицо женщины разгладилось, она согласно кивнула, а я предложил, — давай сделаем так, мама. Ты расскажи всю историю с самого начала, и причину нашей размолвки со своей точки зрения. А я сравню со своим виденьем и потом попробую сделать выводы. Мы вместе с тобой попробуем. Хорошо?
Женщина с довольным видом кивнула и принялась сбивчиво рассказывать. Пару раз, конечно, пришлось направлять её воспоминания в конструктивное русло. Но, в принципе, суть конфликта я уловил.
А дело было вот в чём.
Жила-была девушка по имени Наденька. Это мать Мули, если что, но тогда матерью она ещё не была. И происходила Наденька из хорошей семьи. Отец — Шушин Пётр Яковлевич, известный профессор, академик, светило науки в области химии. Семья ни в чём не нуждалась. Была у Наденьки ещё и старшая сестра, Лизонька. Эта так вообще подавала большие надежды. Причём настолько большие, что после окончания женских курсов в Москве махнула не куда-нибудь, а аж в Цюрих, училась там в университете, блестяще его закончила. А после осталась на кафедре физической химии. А вот Наденька, в отличие от серьёзной Лизоньки, наукой совершенно не увлекалась, вместо этого предпочитала танцы, театры и тому подобную чепуху (по мнению отца Наденьки). И дотанцевалась Наденька до того, что её сразил очередной воздыхатель. Звали его Павел Григорьевич Адияков. Он был успешным предпринимателем, как сейчас говорится, владелец заводов, яхт и пароходов. Заводами он, конечно не владел, но семья его занималась многими торговыми делами, связанными, прежде всего с мехами, лесом и продуктами. Вроде неплохой вариант. Но для семьи Наденьки, где во главе всего ставилась наука и прогресс, породниться «с торгашом», как его презрительно называл Пётр Яковлевич, было неприемлемо. И Наденьке было указано на недопустимость такого знакомства, поставлено на вид и предложено подумать о своём поведении. Иначе Наденьке придётся уехать к тётушке в провинцию, куда-то в глушь, аж под Саратов. Перспектива провести молодость в деревне пугала Наденьку до крика, но любовь оказалась сильнее и оторваться от кавалера она не смогла.