Когда Наденька очнулась — было уже поздно, она находилась крепко на сносях. А незадачливый кавалер как раз уехал куда-то чуть ли аж не за Иркутск по своим «барыжьим» делам. Наденька осталась одна. Дома разразился жуткий скандал. Почётный профессор грозился то убить Наденьку, то сослать в монастырь, а то и вообще отречься от беспутной дочери. Всё уладила маменька. Она, конечно, профессором и академиком не была, но зато была женщиной мудрой и практичной (раз сумела аж целого профессора женить на себе) и именно она быстро сориентировалась. Наденьку выдали замуж за аспиранта профессора, Модеста Фёдоровича Бубнова. Взамен ему была обещана полная помощь в защите диссертации, тёпленькое местечко на кафедре, и плюс материальные блага. Ведь старшая Лизонька осталась в Цюрихе, так что вся надежда получить свой законный стакан воды в старости, была только на Наденьку и отпускать её от себя, и, тем более ссылать в монастырь, было никак нельзя.
Хваткий аспирант смекнул, что дважды судьба такие подарки не дарит и, как в своё время Илья Ульянов, женился на «порченной» профессорской дочке. Когда родился мальчик, его назвали Иммануил. Отчество у него было само собой — Модестович.
Прошло время, аспирант сделал головокружительную карьеру, для чего были подтянуты все ресурсы папеньки-профессора. Здесь нужно отдать должное Модесту Фёдоровичу, ни разу, за всю свою жизнь он не попрекнул Наденьку её ошибкой (а в те времена к таким вещам относились очень сурово). Иммануил, он же Муля, жил в доме Модеста Фёдоровича, как за каменной стеной. Более того, у Модеста Фёдоровича своих детей не случилось, поэтому всю любовь он направил на Мулю. И даже то, что Муля оказался не способен ни к наукам, ни к любой другой созидательной деятельности, не отвернуло отчима от него. И для Мули готовили хорошее будущее: защиту диссертации и тёпленькое место ученого секретаря при каком-нибудь НИИ. Так что жизнь должна была казаться ему прекрасной, понятной и необременительной.
Гром грянул, откуда не ждали. Из Сибири вернулся «торгаш» Адияков. И Наденька, только увидев его, опять потеряла голову. Более того, она призналась, что Муля — это его сын. Адияков обрадовался и предложил Наденьке бросать своего профессора и жить с ним семьёй. Что Наденька с радостью и сделала. А вот Муля с родным отцом общий язык не нашел, при этом с отчимом он тоже рассорился и ушел, гордо хлопнув дверью, «на свои хлеба».
Наденька задействовала все свои связи, а также связи бывшего мужа и нового мужа. Поэтому Муля был пристроен на тёпленькое местечко в Комитет по делам искусств СССР, в отдел кинематографии и профильного управления театров, методистом. Работа была непыльная. Более того, стараниями маменьки ему была выделена комната в коммунальной квартире (в те времена с этим делом было строго и отдельные квартиры давали даже не всем народным артистам и учёным).
Единственное, что огорчало Наденьку, это то, что её единственный сынуля, её кровиночка, рассорился с обоими отцами. И что он где-то там, в этой ужасной коммуналке пропадает, холодный и голодный. И вот Наденька всё пыталась примирить отпрыска с ними. Несколько раз устраивались семейные обеды, то дома, то на нейтральной территории, в ресторане, к примеру. Но каждый раз Муля ругался и всё заканчивалось нехорошо.
И вот сейчас Наденька опять пришла к сынуле в надежде, что тот одумается и помирится ну хоть с кем-то одним. А то смотреть, как мучается сынуля в коммуналке — было выше её сил.
Я слушал всё это и мне всё больше и больше эта ситуация не нравилось. И не нравился Муля. Какой-то, получается, мажор, который трепал нервы матери, отчиму и отцу, при этом от их материальных благ и всевозможных плюшек не отказывался.
— Так ты помиришься? — с затаённой надеждой всплеснула руками Надежда (ну вот не могу я в душе считать её мамой, хоть и была она моему реципиенту матерью).
Я задумался. А почему бы и нет? Не знаю, за что Муля (настоящий Муля) обиделся на отчима (с родным отцом тут понятно), но его обиды — не мои обиды. А вот польза от родственной связи с человеком такого уровня будет ощутимой, и плюшки мне сейчас явно не помешают. Да и с родным отцом неплохо бы найти общий язык. Всё-таки коммерсант, «торгаш», дело хлебное.
Поэтому вслух я сказал:
— Не волнуйся, мама. Я подумал и понял, что ты была абсолютно права и что нужно помириться.
Глаза Наденьки вспыхнули радостью.