Я опять поудивлялся.
Это что же получается, Муля самоубился не из-за Ляли, а из-за растраты?
Или они вместе довели парня?
С этим ещё тоже предстояло разобраться.
Хищение государственной собственности, да ещё, как я понял, в особо крупных размерах — это совсем не шутка. За такое в эти времена наказывали более, чем строго. А попасть в новый мир, чтобы сесть в тюрьму, мне совсем не улыбалось.
Задумавшись, я и не заметил, как машинально съел остатки бутерброда. Хлеба больше не было. А есть хотелось всё также, если не больше. Набор продуктов был ограничен. Поэтому оставалось единственное — сходить на кухню и сварить себе кашу. Крупа «Артек» обнаружилась в буфете.
Вот и замечательно: крупа есть. Масло есть — с голоду не умру.
Но пришлось идти на кухню.
Я взял единственную чистую кастрюльку (у Мули их было две, но одна была занята под гречневой кашей).
Бабища умывальник уже пробила. То ли сама справилась, то ли действительно слесаря вызывала. Более того, умывальник сейчас был чистым. Ну как чистым, относительно чистым. Имеется в виду без содержимого в виде прокисшего супа.
Я осторожно и брезгливо, стараясь не дотронуться кастрюлькой, и тем более, рукой, до стенки умывальника, набрал воды, промыл крупу и поставил на плите вариться.
Когда вода вскипела, я снял шумы и убавил газ.
На кухне опять появилась старуха. Она посмотрела на меня и недовольно брякнула:
— А чегой это ты на кухне готовишь? Чичас моя очередь!
— Кухня общая, — миролюбиво сказал я, раздумывая, может быть, стоит похвалить женщину за пробитый умывальник? Но потом, подумал, что она же может воспринять это как насмешку и тогда война продолжится. А я, словно голубь, жаждал мира. Не люблю глупые войны, которые происходят без малейшего повода. Тем более не воюю со старушками.
— Чичас моя очередь! — упёрлась старуха.
— Женщина! — возмутился я, — я есть хочу. Каша сварится за пятнадцать минут. И я занял всего одну конфорку. А ещё вон три свободных. Вам не хватает?
— Моя очередь чичас! — упрямо набычилась баба.
И тут на кухню въехал на велосипеде давешний шкет. Увидев меня, он просиял:
— Дядя Муля, я пить хочу! — сообщил он.
Кулера или бутылки с питьевой водой на подобной кухне быть не могло. Я вспомнил, что в это время даже в Москве можно было пить воду из-под крана. Оставался вопрос в чашке. На подоконнике стоял какой-то стакан. Но он был замызган, и давать пить из него ребёнку я поостерегся.
— Подожди, я чашку принесу, — сказал я малому и вышел к себе в комнату. Всё равно мне ещё соль надо было взять.
Когда я вернулся обратно на кухню, вредной бабищи там уже не было.
Я набрал в чашку воды и дал шкету. А сам принялся солить кашу.
Тот выхлебал за полсекунды и вернул пустую чашку:
— Дядя Муля, — вдруг сказал шкет, — а баба Варя тебе в кастрюлю плюнула.
У меня рука дрогнула, и я просыпал туда вместо пол-ложки, целую ложку, да ещё с горкой.
При ребёнке материться было непедагогично, поэтому я не матерился. Вслух в смысле. А ему сказал:
— Ты точно видел?
— Конечно точно, — сказал малой, — ты только не выдавай меня, дядя Муля, а то она опять мамке на меня наябедничает. И опять мне в углу стоять придётся.
Я пообещал, что ябедничать мамке не буду.
Каша тем временем сварилась.
В животе тревожно урчало. Я с грустью посмотрел на кастрюльку. Затем на шесть мусорных вёдер. Интересно, какое из них моё, по наследству от предыдущего хозяина?
Пока малой не ускакал, я дипломатично спросил:
— А ты знаешь, что в моём ведре сейчас сидит жаба?
— Ух ты! — малой с восторгом ринулся к синему эмалированному ведру и с поднял крышку, — дядя Муля! Нет там никакой жабы!
— Хм… Может упрыгала куда? — деланно задумался я. — Была ведь жаба. Зелёная такая, с бородавками.
Малой, с горящими глазами, вдруг выпалил:
— А я знаю, куда она упрыгала! Я прошлым летом жабу принёс и в умывальник посадил. Так она ускакала в коридор. Я сейчас найду! Мне такая жаба очень нужна!
И он с воинственными криками выскочил из кухни.
А я печально выбросил всю кашу в мусорное ведро и принялся мыть кастрюлю. Будет мне наука — на общественной кухне от кастрюли нельзя отходить даже на полсекунды. Особенно если в квартире живут вот такие вот индивидуумы. Кажется, малой называл её «баба Варя».