Так или иначе, сбавляю газ и сворачиваю на парковку. Насекомые на лобовом стекле почти полностью закрыли обзор. Смотрю очами, но не вижу ничего… кроме жуков. Слухом слушаю, но не уразумею… жуков. Мне нужны салфетки и вода. На звук моих шин по здешнему гравию из кухни подозрительно выглядывает афроамериканка подросткового возраста в униформе карнавальной расцветки. Я паркуюсь и шагаю к ней. Она смотрит из-под отяжелевших век.
— Добро пожаловать в «Слэмми», — говорит она, явно ничего такого не имея в виду. — Чем могу помочь?
— Здравствуйте. Просто хотел воспользоваться санузлом, — говорю я, двигаясь к стойке.
Посмеиваюсь при мысли об этом каламбуре. «Двигаться к стойке». Запоминаю на будущее где-нибудь его использовать, возможно, в следующей лекции для Международного общества любителей антикварных кинопроекторов (МОЛАК). Они люди с юмором.
Мужской туалет — это кошмар. Можно только догадываться, чем люди занимаются в общественных туалетах, если в результате по стенам размазаны фекалии. И это не редкое явление. И все же — как? Вонь невыносима, а бумажных полотенец нет, только сушилка для рук, которые я презираю, потому что из-за них нет ни единого шанса повернуть дверную ручку, не коснувшись дверной ручки, а я не хочу к ней прикасаться.
Поворачиваю мизинцем и большим пальцем левой руки.
— Левый большой и мизинец, — говорю я, чтобы закрепить в уме, какими именно пальцами нельзя тереть глаза или ковыряться во рту и в носу до тех пор, пока не найду нормальное мыло и воду. — Я надеялся разжиться у вас водой и бумажными полотенцами. Для лобового стекла, — говорю я юной афроамериканке.
— Вам нужно что-нибудь купить.
— Хорошо. Что порекомендуете?
— Я порекомендую что-нибудь купить, сэр.
— Ладно. Я буду «Кока-колу».
— Размер?
— Большую.
— Маленькая, средняя, бигги.
— Бигги «Кока-кола»? Такая бывает?
— Да. Кола бигги.
— Значит, «Кока-колу» бигги.
— У нас нет «Кока-колы».
— Хорошо. Что у вас есть?
— «Оригинальная прогулочная кола „Слэмми“». «Оригинальный прогулочный рутбир…»
— Хорошо. Я буду колу.
— Какой размер?
— Большую.
— Бигги?
— Да, бигги. Простите.
— Что еще?
Я хочу ей понравиться. Я хочу, чтобы она знала, что я не какой-нибудь привилегированный поганый расистский еврей с севера. Прежде всего, я встречаюсь с афроамериканкой. Я хочу, чтобы она об этом знала. Я не знаю, как упомянуть эту деталь в контексте данного разговора на столь раннем этапе наших отношений. Но чувствую ее презрение и хочу дать знать, что я не враг. Также хочу дать ей знать, что я не еврей. Между афроамериканским и еврейским сообществами исторически существует напряжение. Моя еврейская внешность — мое проклятие. Поэтому я стараюсь почаще платить кредиткой. Я куплю с нее «Слэмми-колу». Может быть, тогда бумажник случайно откроется на фотографии моей афроамериканской девушки. И она увидит, что моя фамилия Розенберг. Не еврейская. Ну, не только еврейская. Она вообще поймет, что не только? С моей стороны неправильно предполагать, что она необразованна. Это расизм. Как любит говорить моя афроамериканская девушка, мне нужно почаще чекать свои привилегии. И тем не менее я встречал многих людей самых разных рас и этнических групп, которые не знали, что Розенберг — это не еврейская фамилия, ну, не только еврейская. Я предполагал, что они знали. Но позже в разговоре они начинали говорить о Холокосте, дрейдлах или гефилте-фиш, пытаясь таким образом проявить вежливость, найти общую тему. И тогда я пользуюсь возможностью, чтобы сказать, что Розенберг на самом деле немецкая…
— Что еще? — повторяет она.
— Надо купить что-то еще, чтобы мне дали бумажных полотенец?
— Пять долларов минум, — говорит она и показывает на какую-то воображаемую табличку.
Хочется сказать ей, что правильно говорить «минимум», но я держу язык за зубами. У нас еще будет время поговорить об этом, когда мы станем друзьями. Я смотрю на меню у нее над головой.
— Как насчет «Слэмми-бургера»?
Она разглядывает ногти в ожидании.
— Я буду «Слэмми-бургер».
— Что-нибудь еще?
— Нет. Это все.
— Пять долларов тридцать семь центов.
Достаю бумажник, фото моей девушки отлично видно. Вы бы ее узнали. Она играла роль благонравной, но сексуальной мамы в ситкоме из девяностых. Не скажу, как ее зовут, но она красивая, умная, веселая, мудрая и афроамериканка. Предпочитает, чтобы ее называли «черной», но я не могу сломать выработанную годами привычку. Я работаю над этим. Девушка за стойкой не смотрит на бумажник. Я даю кредитку. Она берет, изучает, затем протягивает обратно.