— Суровый наследник, — снова заметил Козырь.
— Выставил бы хоть что гостям, — поддакнул утенок.
Козырь встал и, не спуская глаз с Клима, извлек початую бутылку с нижней полки буфета. Ярчук и не подозревал о ее существовании. Очевидно, они бывали здесь частенько… А может, и совсем недавно, несмотря на опечатанную дверь — слабое препятствие для домушника-профессионала. Козырь отхлебнул и передал Дональду. Тот брезгливо вытер горлышко и выпил, скривившись. Протянул бутылку Климу.
— Разгрузочный день, — отказался тот. — Так зачем пожаловали?
— Спрашиваешь? Сам же через фарцового передал…
— …насчет разговора, — вмешался утенок Дональд.
— Не с вами ж говорить! Я дела веду с тем, кто рулит.
Клим все еще не выпускал шкворень.
— Земляк, не гони волну, сейчас во всем разберемся. Поедешь с нами.
— К ближайшему крематорию? Так это еще вилами по воде…
— Спокойно. Ты просил разговор — будет тебе разговор. Пошли.
Гости поднялись. Все еще колеблясь, Ярчук положил шкворень на подоконник и снял куртку со спинки стула.
— Щас. Ты, говорят, резкий мальчик…
— Цыган пожаловался?
Но Дональд уже проскользнул за спину Клима, теперь он был блокирован с двух сторон. Оставалось идти. Козырь погасил свет, и они вышли.
Направились к шоссе — тесной группой под редкими уличными фонарями. У обочины стоял москвич-фургон; очевидно, ярко-алый на свету, сейчас он казался черным.
— Заходи, — Козырь открыл дверцы в грузовое отделение.
— Ты что — в душегубку меня суешь, падаль? Там же и окон нет, задохнуться можно.
— Не задохнешься, тут недалеко…
Козырь налег на Клима плечом, а Дональд Дак, осклабясь, прижал ему к ребрам что-то страшно-знакомое, тягостно знакомое по Щепихе.
— Убери пыру, недоносок, а то самого тебя там придется везти. Как мясо… Пусти, гляну, что там за салон.
— То-то ж. — Козырь, не выпуская его руки, чиркнул зажигалкой, чтобы посветить. — Там, в углу, канистра под ватником. Садись на нее.
Дверцы захлопнулись, и Клим оказался в полной темноте. Заскрежетал стартер, двигатель негромко рыкнул и машина выехала на окружную трассу. Зеленые косые цифирки наручных часов показывали начало двенадцатого.
20. В воронке
Клим оказался в узком дворе возле мощного темного сооружения, окруженного высоким забором. Над двором тянулся толстый провод — для собаки, сообразил Ярчук. Пса, видимо, загнал в будку Козырь, оттуда доносилось сдержанное рычанье. Воздух здесь отдавал дымком с острым, с детства привычным Климу, запахом серы. Значит, коксовый где-то недалеко… У входной двери невнятно серел Дональд Дак, ожидая его.
Утенок подтолкнул Клима вперед и закрыл дверь. Помещение, куда они вошли, было сплошь, под потолок, заставлено мебелью, полированные шкафы, столы, серванты и полки громоздились друг на друге; в их столпотворении виднелся уголок софы, заваленной картонными пакетами. По всему, здесь давно уже никто не был — слой пыли на полировке был матовым, слегка даже мохнатым. Склад, что ли? Люминесцентные лампы резали глаза, отвыкшие от света.
— Садись, хлопец!
Низкий голос пожилого человека. Ярчук повернулся в ту сторону — в проеме без дверного полотна висела синяя, отливающая глянцем штора, там, по-видимому, и находился говоривший. Клим направился было к двери.
— Не сюда, браток. Вон стульчик на средине, там размещайся, чтоб я тебя видел. И ты, Петро, пока будь возле. Можешь понадобиться.
Значит, утенка звали Петр. Слышно было, как во дворе бегал выпущенный пес, таская по проводу цепь. Козырь, очевидно, дежурил снаружи.
— Вот так.
Ярчук сидел посреди комнаты, чувствуя, как его разглядывают сквозь штору. Разглядывание длилось.
— Не знаю, как у вас, — сказал наконец Клим, — а у меня времени мало. К режиму привык — на нарах давно б уже спал.
— Похож… — донеслось из-за шторы после долгой паузы. — Я, малый, с твоим батей знался тридцать два годика, считай, и на воле, и в отсидке.
Значит, отец имел срок еще там? Ведь здесь он не сидел…
— Может, откинешь чадру? — бросил Клим.
— Спешишь, как голый в баню. Пока это ни к чему, так оно и мне, и тебе безопаснее. Твоя хата, сдается мне, под присмотром?
— А то как! И знаешь под чьим — под твоим, дядя! Хата с начинкой, ясное дело, как не потеребить. Напустил землероек, жуков навозных… Но, дядя, я говорю — не на того напал! Мое при мне будет…