Мое время под деревьями истекло. До начала рабочего дня осталось около десяти минут, а мне надо еще достать денег. Откуда? Лучше всего из кармана у начальника. Я бы в жизни этого не делал, будь у меня деньги, но я все потратил. У некоторых людей в двенадцать лет уже копятся капиталы. Маленькие банкиры рассчитывают, как нажить деньжат! Сволочи… У меня заточен зуб на всех тех, кто копит монету. Мне даже не надо ни к чему придираться: копишь деньги? Сдохни! А если ты еще и жадюга впридачу — сдохни дважды! Мне двадцать восемь лет и у меня не скоплено ни копейки (ни цента). И не собираюсь. Да даже если бы и собрался — все равно бы не сумел. Да и неоткуда. Пропади оно пропадом. Есть — трать. Нету — капай с подбородка ядом. Или попытайся украсть. Это как раз по мне.
Я спускаюсь вниз по холму. Рассвет уже почти нагрянул в наши складские закуты. Настроение мое улучшается с каждым шагом. Развеселившись, я начинаю бежать по складскому двору. Бегу с топотом, во весь опор. И подпеваю своей музыке в наушниках. Слов я на этот раз не разбираю и поэтому кричу низким голосом совершенную чепуху. Калейдоскоп звуков. Со стороны, наверное, довольно страшно наблюдать. Или смешно — я не знаю… Пробежавшись до пивного склада и обратно, я останавливаюсь около нашей двери. Весь асфальт усеян окурками — это значит, что сегодня начальник прикажет мне их подбирать и чистить асфальт щеткой. Это не для того, чтобы меня унизить. Нет. Это почетная работа. Страшными усилиями я заставил начальника думать обо мне как о тихом, благонадежном работнике. Теперь он доверяет эту работу мне. За других он боится. Другие могут торчать на улице два часа. Заговорить с кем–нибудь, закурить (как будто я не закуриваю!) и потерять драгоценное для компании время. Они платят нам наши скромные крохи не для того, чтобы мы чесали яички! Это говорится нам по сто раз в день. Насекомых нужно держать в строгости, иначе они начнут воображать невесть что. Старая, измордованная истина.
Я уже собираюсь рысью подняться по ступенькам и зайти в крошечную проходную, как появляется секретарша. Ее зовут Секретарша — другого имени я ей дать не могу и не желаю. Ей лет двадцать пять. Она очень маленького роста, носит джинсы, темную куртку и кепку под Мао Дзе Дуна. Она лесбиянка и напоминает вечно злого пингвина (даже походкой). Любовница ее в отъезде уже три месяца, и поэтому она часто стонет, как ей уже хочется секса. При этом она издает пронзительный звук Ааааааа!» и сжимает руками свои толстые бедра и таз. Секретарша — невыносимое существо. В последнее время она страшно действует мне на нервы (а с ними надо поосторожнее — они не могут растягиваться дальше определенной длины). Ее работа — отвечать на звонки и подготавливать нам заказы, то есть бумаги с перечнем инструментов, которые мы должны будет снять с полок и упаковать. За каждым новым заказом нужно идти к ней. Когда мы закончим заказ — нужно принести ей бумаги обратно. На них теперь будет отмечено количество заказанных инструментов, которые мы нашли. А те, которых на складе в данный момент нет — просто зачеркнуты.
Она обычно сидит за своим столом с удивительно кислой и мрачной рожей. Как будто она сейчас упадет замертво от испепеляющей ее злобы. В начале она не обращала на меня внимания, а теперь — поняв, что я не бываю трезвым и никогда никого не слушаю (только притворяюсь, что слушаю!) — она стала цепляться ко мне с каждой мелочью. Изводить меня всякой ерундой. Двести раз в день я проигрываю в голове замечательный, культовый фильм: в нем я заскакиваю в ее офис, который она делит с подонком–начальником и опускаю ей на фуражку принтер или что–нибудь тяжелое со склада. Например, упаковку в десять дисков для циркулярной пилы или гвоздодер. Крик удивленного ужаса и… лесбийский пингвин с грохотом валится со своего стула. Это отучит ее от излишнего внимания к моему незадачливому стилю жизни. Тем более, что пока что я еще не совсем обленился — пока что работаю хорошо и не делаю много ошибок.