— И святой решил отомстить? — с саркастичными нотками неуважения к религии спросил воктонец.
— Тебе следует помолчать, — зашипел на него человек. — Чего они пытались добиться?
— Распространить знание. Эта земля была далёкой от грамотности и религиозной просвещённости.
В это время Цавар прошёлся практически по всему коридору, бегло, как заметила Кодаста, рассматривая сюжеты. Не нужно было обладать особой наблюдательностью, чтобы понять его невербальные знаки: ему это откровенно скучно. Модесто прокашлялся и посмотрел на воктонца.
— Знаете, хочу вам рассказать одну историю, — начал он, не сводя с Цавара глаз. — Произошла она давно. На какой-то планете, — он остановился, чтобы вспомнить. — Не скажу название, на очередном маленьком совещании испанских националистов.
Воктонец встал у стены и принял вызов Модесто, всматриваясь в его движения через непрозрачный одинарный визор.
— Там нашёлся один парень, который отказался от утренней молитвы. Я спросил у него: «Ты плохо себя чувствуешь или не веруешь?» — и прервался, ожидая реакции Цавара.
Кодаста не могла знать, что у того в голове, но внешне он никак не отреагировал, но она будто догадывалась, что он понимает замысел Модесто. Ей же оставалось только ждать развязки.
— Он мне в ответ: «Не верую. Религия как явление устарела!» — Модесто, удовлетворившись и такой реакцией, продолжил рассказ. — Я в тот момент был буквально поражён и зол. Но говорю: «Испанец не может жить без религии. Иначе он бес-космополит!»
Воктонец только покачал головой, будто это не было адресовано ему. Кодаста чувствовала себя лишней в этой дуэли.
— Но услышал возражение: «У тебя стереотипное мышление. Пора отходить от этого!» — Модесто сделал паузу и поднял револьвер на уровень груди. — Я воспринял это как оскорбление моей религии и национальности. А такого я не прощаю.
От Цавара опять мало реакции: только ногами пыль поднял.
— Я нацелился на него этим револьвером и прострелил ему голову! — громким шёпотом закончил он, разойдясь в большой улыбке.
Его оппонент ничего не сказал, а только повернул голову в сторону маленького окна. Но он прекрасно понял намёк. У Кодасты от такого откровения внезапно потеплело в груди. Он был родственной религиозной душой. Но она взглянула на сюжет с приходящим на эту землю святым, и от теплоты ничего не осталось. В голове возникла стойкая мысль, что он такой же грешник, пытавшийся спастись от кары божьей. Почувствовалась злость где-то в глубине сознания. Краем глаза она заметила, что Цавар внимательно на неё смотрит.
— Чем же история закончилась? — спросил у неё Модесто.
— Они виноваты, понимаешь! — накинулась на него Кодаста. — Понимаешь? Так же как и сейчас… — злость не уходила, но смешалась с печалью.
Но печалью какой? Она злилась на всех, кто ещё жив. На всех, кто сопротивляется. Она сжала дробовик в руке, но у неё не хватало сил сделать хоть что-то. Картинка размылась. Сквозь пелену она видела Модесто. Его взгляд был удивлённым, но наполнялся плохо скрываемой подозрительностью. Ей показалось, что он понимал больше, чем она. И убирать её руки со своих плеч не спешил то ли из-за шока, то ли из-за интереса.
— История повторяется, понимаешь? — не унялась Кодаста, продолжая смотреть на человека. — Мы виноваты…
Её хватка ослабла и Модесто смог освободить плечи. Он немного отошёл от неё: на его лице не было и тени того удивления, что было пару минут назад. Её внезапная истерика не произвела на него того же впечатления, какое было в первый раз в подземке.
Человек оглянулся и поинтересовался с интонацией, будто уже знает ответ:
— Все хатраки в этой святой истории погибли?
— Перед этим они казнили святого Дерката, — тихо подтвердила она, даже не задавшись вопросом, как он догадался.
Модесто ничего не ответил и пошёл дальше по коридору — Кодаста сразу за ним. Её чувства утихли, но она понимала, что это ненадолго. Вокруг ощущалось что-то враждебное ей. В храме впервые она не чувствовала себя хорошо. И тут она поняла, что храм осквернили. Но кто? На этот вопрос ответ никак не формировался.
— Так из-за чего его казнили? — отвлёк её от размышлений человек.
Эти чувства злобы и печали опять переполнили её. Но она не кинулась с психами на него — она долго и с подробностями, пока они гуляли по храму, рассказывала о злодеяниях тогдашних хатраков. Как они запирали святого в яме с умирающими от болезней животными, как они били его во время проповедей, как они убивали его последователей с помощью яда и кинжалов, как они уничтожали картины, которые святой рисовал. В голосе её была такая ненависть к хатракам, что Кодаста удивилась сама с себя.
Они быстро преодолевали зал за залом храма. Кодаста не обращала внимание ни на что другое — только на картины, сюжеты которых знала наизусть. Её спутники следовали за ней и просто молчали. Может, перешёптывались, но она этого не замечала. Злоба всё копилась и копилась. В собственных словах она слышала ненависть не только к тем хатракам, но и ко всем вообще. Словосочетание «справедливое наказание» она повторяла как заклинание. Картина, что она взяла ещё у входа, готова была расколоться от того, как Кодаста её сжимала.
— Сегодняшний геноцид хатраков — это преступление Рима, — вдруг оборвал её Цавар.
Она резко остановилась и не могла сделать и шагу. В горле застряли слова. Злость спряталась где-то внутри, а вместо неё — опустошённость. Сердце её билось с бешеной скоростью. Она не понимала, как реагировать. Это вопрос или нет? Это обвинение? Ей стало очень страшно. Будто её секрет рассказали на городской площади. Ей казалось, что чувствует на спине пристальные взгляды, ожидающие хоть какого-то ответа. Мозг очень медленно подбирал выражения. Но всё же на уме кое-что появилось.
— Да, и что? — неуклюже спросила она, скривившись от собственного же вопроса.
— Нет, ничего, просто сказал, — соскочил Цавар.
Её тело после этого расслабилось. Сердце успокоилось. И Кодаста нашла в себе силы повернуться. На неё смотрели оба. Взгляд Модесто впился в её лицо как кровососущее насекомое. Она не могла сказать, какие чувства у него внутри. Неприятные для неё? Она поспешила убежать от этих глаз и взяла в верхнюю пару рук картину, которую чуть не раздавила. Её содержание не интересовало. Лишь бы занять хоть чем-то паузу.
— Идём дальше, — скомандовал Модесто.
Кодаста выдохнула. Почувствовалась еле заметная усталость от всего этого. Но она считала себя победителем в этой схватке. Но боялась результатов этой победы. Ей было неведомо, чем это обернётся. Тем временем здание храма подходило к концу. Через дыры в стенах виднелись первые высотки. А за ними мостик воздушного крейсера Вортааг — вожделенная цель. Но её сейчас больше интересовала та самая пристройка, куда она вознамерилась поставить картину. К ней подошёл Модесто.
— Твоя возможность, — сказал он, указав пальцем на здание.
Перешагнув дыру в стене, Кодаста оказалась на улице, где до пристройки всего пара десятков метров. С лёгкостью их преодолев, она открыла дверь и вошла. Внутри был небольшой столик и разбитые картины на стендах. Один из них пустовал. В углу небольшой ящик с минами. Кодаста прошла немного дальше, пригнувшись из-за низкого потолка. На столе — свечка и зажигалка. Поджечь её проблем не составило. Сев на колени, Кодаста молилась Деркату, прижав к груди картину, чтобы после молитвы поставить её на место. Так она закончила все дела здесь.
Как только она вернулась к спутникам, в небе опять послышался муридский вой. Спрятавшись, они вновь увидели того самого разукрашенного рисунками сазмурида, который летел в сторону крейсера. Все втроём предчувствовали, что не зря он тут летает…
========== Память о Вортааг ==========
Храм остался глубоко позади. Виднелась только крыша, но и она норовила скрыться за кронами деревьев. Отряд шёл медленно: лишь бы на них не обратили внимание муриды, которые, чувствовалось, продолжали летать где-то поблизости. Но пока было тихо. Даже слишком тихо для воюющего города. Казалось, что грохот битв уже давно эти места не посещал. Однако вдали виднелись столбы чёрного дыма. Рим добивал выживших.