3
Уходя, наконец, с бала в отцовскую карету, она даже ногой топнула в подтверждение своих мыслей — благо, под платьем это было не очень заметно, а слуги, помогающие в эту самую карету забраться, подстраивались под темп своей «юной госпожи». Но настроение Элсбет от того почему-то стало еще хуже. Душа мечтала о чем-то совершенно ином и не хотела подчиняться правилам, которые диктовал здравый смысл.
И потому Элсбет была невнимательна, задумчива и грустна, а черный кот с отливающими синевой глазами сумел пробраться в ее карету, а затем и в отцовское имение, где Элсбет и ее младшая сестра, чье рождение стоило матери жизни, проживали вместе с отцом и с немалым штатом прислуги. По устоявшейся привычке, добравшись до личных комнат, Элсбет отпустила служанок, и начала напевать. Шнуровка корсета расползлась сама собой, подчиняясь мелодии, и она наконец смогла переодеться в домашнее платье, и рухнуть на постель, чтобы смотреть в расписной потолок, пока не надоест, и думать.
Но в эти нехитрые планы вмешался удивительнейший случай. Стоило Элсбет устроиться поудобнее, как на постель запрыгнул черный, пушистый, лоснящийся котяра с ужасно наглой мордой и длинными усами. И тут же замурлыкал, видно, зная, что это оружие всех кошачьих неизменно покоряет сердца юных дев.
— Откуда ты такой взялся? — удивленно спросила Элсбет кота. Тот, конечно, ничего не ответил, зато демонстративно свернулся у нее на груди клубком, ясно давая понять, что спать он в любом случае будет здесь.
Девушка только вздохнула, и осторожно погладила красавца. Тот замурлыкал еще громче, явно выражая свое кошачье желание составить ей компанию. Приоткрыв один глаз, он наблюдал за тонкой рукой, что водит по его шерсти, поглаживая. Интересно, что на ощупь кот оказался не таким, как она привыкла. Такой шелковистости не было ни у одного уличного кота, каких она касалась украдкой.
— Ты очень красивый, — серьёзно сообщила она зверю.
— Мрряу, — невозмутимо согласился кот, и начал аккуратно перебирать коготками ткань её платья. Элсбет подозревала, что для платья это кончится не очень хорошо, но рядом с пушистой мордой было так уютно и спокойно, что она вдруг неожиданно для себя заплакала.
— Мррря-ау, — казалось, сочувственно произнёс кот.
Она тихо вздохнула. Отец разогнал по домам слуг, и сам то ли спать уже лег, то ли остался на приеме до конца. Элсбет не хотелось выяснять. Ну никто же не будет возмущаться, если она пожалуется коту? Это же просто животное, пусть и очень умное, наглое и симпатичное. Словно прочитав ее мысли, кот замурлыкал, и она вновь погладила его по спине. Почему гладить котов так приятно? И успокаивает немного. Или наоборот?
Девушка посмотрела на кота. Глаза у зверя были странные, совсем даже и не кошачьего какого-то цвета. Даже не голубые. Синие. Прямо как у Энрико Россетти, разве что, кошачьи все-таки. С вертикальными зрачками. Подумав об этом, Элсбет еще больше загрустила. Уткнулась носом в шелковистую черную шерсть и расплакалась.
— Ну почему я не родилась красивой, а? Матушка писаной красавицей была, а я… угораздило в отца пойти лицом и статью. Моль бледная! Вот не была бы я такой, не пришлось бы думать, что все, кто на меня смотрят — делают это из-за приданого. А теперь только о том и думаю. Не хочу выходить замуж за охочего до денег мерзавца!
Я бы вообще замуж не выходила, но где уж мне отцу противостоять. Я бы хотела увидеть море, знаешь, пушистый? Кошки воду не любят, особенно, наверное, соленую, но мне так нравятся картины оттуда. Хотела бы путешествовать. Узнать, правда ли на островах всегда тепло, и есть такие фрукты, каких мы здесь никогда не сможем вырастить. Познакомиться с феями. Зажечь горные фонари.
Но была бы я красивая, я бы попросила, и меня, быть может, хоть муж свозил, хотя бы куда-нибудь! А если кто настолько беден или азартен, что женится на деньгах, то куда уж ему выполнять глупые желания своей никчемной жены… — она всхлипнула, кот успокаивающе замурлыкал.
Элсбет посмотрела в его такие похожие на человеческие синие глаза, и снова заговорила:
— Знаешь, матушка, пока жива была, и я совсем малая была, говорила, что есть у нас искра магии. У всех нас, женщин из ее семьи — чтоб я еще помнила, как правильно фамилия произносится, отец никогда о них не говорит и в доме нашем вспоминать род матушки запрещает. И что я могла бы стать настоящей волшебницей. А они ведь и сами могут путешествовать! Могут ветер заклясть для корабля, чтоб он был всегда попутным. Могут пожар лесной остановить, спасая людей и леса. Всякое могут. А я… я только свечу зажечь или погасить. Матушка еще учила. Корсет еще могу завязать. Шнуровку. А на этом все. Я совершенно никчемна!