Хотела бы уметь еще что-нибудь, но отец напрочь отказался меня учить. Что, видишь ли, баба может в волшбе понимать, если даже ему никаких способностей боги не отсыпали. Дед, пока ему совсем от дома не отказали, с иронией говорил, что это потому что такой дуб безмозглый колдовать не должен по всем законам природы — а вдруг весь двор в рощу себе подобных превратит? Или решит, что он бобер и организует посередь замка плотину? А то с него бы сталось!
За это его папенька и перестал к нам домой пускать. Мама же за него по глупости вышла, по своей воле… — Элсбет вздохнула и погладила кота. — Дедушка ей, вроде как, не запрещал, но предупредил, что ничем хорошим свадьба не кончится. А она не поверила. Не такой он и не такой, понимаешь ли. Вот как после этого отцу не верить, когда он говорит, что бабы — дуры? Была б матушка умная, жила бы с кем-нибудь другим, и все было бы хорошо. Ну или хотя бы не так тоскливо. За ней, говорят, все столичные щеголи бегали, так она хороша была.
— Мыррруррр, — протянул кот укоризненно. Как коты могут быть укоризненными и могут ли вообще, Элсбет и представить себе не могла, но у этого конкретного хвостатого определенно получилось укоризненно взмуркнуть. Что-то он осуждал, но вот что? Элсбет аккуратно сняла неожиданно тяжелого зверя с себя и посадила рядом. Тот только заворчал недовольно, прищелкивая зубами, точно человек бранился!
4
Элсбет погладила его по голове и спросила:
— Ну вот что ты ругаешься, пушистый? Видишь, и так мне тоскливо. Я бы, может, хотела просто танцевать с графом и ни о чем не думать, но…
— Мррр? — кот важно облизнул лапу и посмотрел ей прямо в глаза. У нее осталось отчетливое ощущение, что он спрашивает: «Но?»
— Но, дорогой мой мохнатый друг, я — это всего лишь я. Глупая некрасивая девица, из всех достоинств которой — богатое приданое. Да, я хотела бы! И чтобы на меня кто-то смотрел, как он, только искренне, и танцевать, гордясь собою, как супруга герцога Орлесского, например — она такая!.. Как статуэтка точеная, и волосы черные, как смоль, и осанка, и походка… куда уж мне.
В общем, хотела бы. Он красивый. Умный. Обаятельный в конце концов! И даже если впрямь останется просто бароном — ну и ладно, такие всегда сами своего добиваются. Но… я не хочу быть никому в тягость. А меж тем, даже тебе жалуюсь, хотя ты просто кот, и уж точно не должен выслушивать чужих горестей. Ты должен молоко пить. Рыбу есть. Птичек ловить и мышек, наверное. Или заморские деликатесы для котов за обе щеки трескать. А я тебе душу изливаю. Знаешь, пушистый, давай я сбегаю на кухню, и, если там кто есть — попрошу молока налить в блюдце. А если совсем все спят или в увольнительной, тогда сама налью. Подожди меня, хорошо?
Не дожидаясь ответа от зверя, Элсбет убежала на кухню. Как она и думала, там никого не обнаружилось, но где стояло молоко она знала — холодильный шкаф им сам Россетти в качестве жеста доброй воли и зачаровывал, и она за ним тогда подглядывала, не удержавшись от желания посмотреть на знаменитого волшебника за работой. Да и всякая мелочь, вроде блюдец… ну показывала, конечно, кухарка.
Да и отец, когда был в дурном настроении, всегда высылал всех слуг, так что немного самой делать нужно было уметь. Утром, к рассвету, они вернутся конечно, но вечер и ночь провели с семьей. Элсбет думала, что это скорее проблемы, чем польза, добираться-то им непросто, но отца такие мелочи не волновали. Когда он хотел, чтоб в доме не было никого постороннего, там никого и не было.
Когда же Элсбет вернулась, то чуть не выронила блюдечко с молоком на пол. На ее кровати развалился сам Россетти, да еще одетый совершенно неприлично — не в мантии, и не в камзоле, нет! Просто в белой рубахе, застегнутой наполовину на черные пуговицы, и в простых брюках из мешковины. Он больше был похож на портового матроса, чем на графа, или придворного мага. И его уж точно не должно было быть здесь!
Поискав взглядом кота, и не обнаружив его, потерявшая дар речи от неожиданности Элсбет поставила блюдце на трюмо возле кровати, подошла к графу, что молча наблюдал за ней из-под полуопущенных пушистых ресниц, и влепила пощечину. Тот тихо рассмеялся, не пытаясь помешать ей или перехватить руку.
— Как вы могли?! — наконец, произнесла она тихим злым шепотом. — Это, в конце концов, подло! Прикидываться безобидным животным, чтобы втереться ко мне в доверие! — если шепотом и можно было кричать, то именно это Элсбет и делала. Щеки ее покраснели, домашнее платье топорщилось на быстро вздымающейся и опускающейся груди, а обычно бледно-голубые глаза потемнели, став скорее бирюзовыми. Словно море в начале шторма.