Небо заметно посерело, наполнилось мутными, густыми тучами. На улице было душнее, чем в автобусе. Дом человека находился в самом конце улицы. Сил оставалось меньше, хотелось свернуться в комочек и остаться умирать на улице. Но общество не оценило бы такое поведение, так что человек пошел или пополз дальше. Ему предстояло пройти небольшую площадь, которая всегда вызывала в нём смешанные чувства. На этой же площади располагалось нечто, вроде рынка, на котором обычно, как гадкие насекомые, неустанно кружили и облепливали, щупали тонкими лапками и жужжали о насущном обыватели. Пройти мимо них было крайне сложно, они совершенно не видели человека, постоянно сталкиваясь с другими, он всё же обошелся парой синяков. Перед ним раскинулся центр улицы, крики с рынка, маленькие жучки выползающие из своих норок за едой в магазин, мужчина, с внешностью верблюда, плюнул на асфальт пару раз, довольный работой по украшению местности, он с остальными зашёл в магазин. Но одно место все обходили -- арбуз, случайно выпавший из чьих-то лап на землю, теперь разбитый грандиозно лежал и гнил, его внутренности, сочные и водянистые, облепили настоящие мухи, его зелёная, матовая корочка уже стала мягкой; не первый день человек видел этот арбуз. Он источал приторно-сладкий запах гниющих фруктов, и никто не хотел помешать гниению, как бы отдавая своё почтение, смотрели украдкой и шли дальше. У стен магазина вечно спал такой же гниющий фрукт. Только в отличие от арбуза, на его руки наступали, смотрели с презрением, неким отвращением, хотя особой разницы между ними не было. Он также издавал запах гниения, также неподвижно лежал на асфальте, вокруг летали мухи, зелёные с блестящими тельцами, поглощали его плоть, откладывали в нём яйца, его плотная оболочка также стала мягкой, немного посинела. Вокруг и под ним портила вид красная, отдававшая запах гнили и железа жидкость.
Человек тоже не заметил разницы. Но портить свою дорогую обувь, единственную качественную вещь на нем, он не стал и обошёл все препятствия. Виднелись очертания родного подъезда. Сломанные деревянные лавочки, перевёрнутая мусорка, пятна бурого цвета, увядшая зелень. У двери в подъзд несло запахом канализации, гнили. Человек почувствовал солёное железо, он прикусил губу до крови и зажал нос, чтобы не дышать. Внутри его встретили постоянные жильцы -- упитанные, бронзовые и всегда весело звучавшие таракары. Жил человек на первом этаже, огромный плюс, если бы он ехал в лифте, без света, с резкими остановками и страхом упасть в бездну к крысам, он бы давно не выдержал и покончил с собой.
Дверь открылась. Человек с облегчением зашёл и сразу же закашлял. Коробку положил на стул. Ему жутко хотелось есть, с одним желанием он взял тарелку, покрытую слоем пыли. В холодильнике было пусто, в животе у человека тоже. Помимо вечной соседки человека -- пыли, буквально покрывавшая все его вещи, с каждым днём увеличая слой, и по совместительству являвшаясь причиной кашля, в квартире было что-то ещё. Человек отрицал это, он забил на проблему, на пыль, на убранство квартиры, ему было неважно, что он живёт в хламе никому ненужных сломанных вещей. Тихо шаркая, поднимая клубки пыли в воздух и вдыхая их, он побрёл к той самой проблеме. В комнате, где раньше спала его мать, давно почившая женщина, последний свет души, человек подошёл к стене. Стойкий запах гнили усилился, к нему прибавились чвакующие звуки, что-то склизкое передвигалось. Стена была полуразрушена, обои отсырели покрылись пушистой плесенью и пылью, их можно было отклеить одним движением. Человек обернулся, тусклое, мутное зеркало, в которое любила смотреть матушка, пылилось. В отражении он больше не видел того юношу, счастливого и нужного, осталась лишь помрачневшая оболочка, дымка того, что было личностью. Вздохнул. Этот процесс не избежать. Рано или поздно всё ломается. Он плюнул на этот закон города, игнорировал намёки, отрёкся от друзей и приятелей, чтобы никто не смог указать на деградацию души, забыл своё имя, вычеркнул из своей жизни. Присел. Оторвал кусочек обоев, из образовавшейся дырочки вывалился комок белёсых червячков. Покрытые слизью, они слились в единое целое, без еды, пожирали друг друга день и ночь. Тошнота. Ужас.
Получив свободу взрослые, созревшие, выжившые червяки расползались по грязному полу, вбирая в себя окружающую грязь, оставляли за собой невидимые яйца, которые должны были стать личинками, зародышами пустого будущего. Дрожащей рукой он взял червей. Они с радостью принялись за поедание его плоти. От неожиданной боли он бросил червей на тарелку. На полу было холодно. Живот урчал и болел. Голова всё также опустошена. Закрыл глаза, одним рывком черви с тарелки оказались в желудке. Этого было мало. Голод не прошёл. Тогда он взял ещё порцию белого спасения. Проглотил. Ещё. Ещё. И ещё раз. Пока живот не раздулся, пока его не вырвало прозрачной слизью и кусочками. Они тоже дрыгались, разбрасываясь яйцами. Вдоволь насладившись, он залез на кровать матери, заснул спокойным сном. Он наконец принял свою судьбу. Ближе к ночи он проснулся, черви расплодились, новое поколение полезло исследовать тело в поисках своего места и еды. Он не видел, но чувствовал, что мозг его одновременно пожирали миллионы червей, для них это был пир, самый настоящий и первый. Как жаль, что личность была съедена самим Цестодом, червячкам понравилось бы медленно разрывать её на кусочки, всасывая каждую часть.
В конвульсиях от боли, он упал с постели, сжавшись в комок, заплакал. За ночь его вырвало слизью и личинками, порозовевшими от крови внутренностей, ещё пару раз. Организм напрочь отказывался принимать вторую смерть. Утром, уже привыкший к боли, как мог, он пополз к зеркалу. Теперь в нём виделось нечто безжизненное, больше не дымка от личности, и тем более, не человек. На глазных яблоках чвокали новые жители тела, они же лезли из ушей. Скоро глаза, мозг, уши, нос, и внутренние органы съели ненасытные черви. Как ни странно, тело ещё двигалось, больше не осознавая, кем он был раньше. Пустая оболочка без души заполнилась паразитами, они долго зрели, долго ждали, когда их примут, позволят завершить начатое.
Мёртвое, забытое всеми тело дышало плесенью и пылью, лежало в мусоре.