А черт его знает, что это может означать!
Нет, так не пойдет… Думай, Обнорский, думай.
Значит, цепочка такова: Малевич — Тихорецкая — Зверев. М-да… Что же получается? Получается, что мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор, да и тот, если сказать правду, свинья… Бог с ними. Гоголь им судья!
У нас дело посерьезней: убийство, квалифицируемое как теракт.
Получается: Малевич дал Тихорецкой деньги. Возможно, в долг… Сумма, конечно, велика. Но ведь Катя готова была расстаться с гораздо большими деньгами, чтобы помочь мне!… Пусть так. Но откуда у покойного Миши такие бабки? Как его смерть связана с этими деньгами? А ведь почти наверняка связана! Но как? Взял, желая помочь любовнице, в долг и не смог отдать в срок? Вполне вероятно! Даже по датам похоже: почти день в день — два месяца… Хотя — нет, глупость. Не могли за пару дней подготовить и осуществить убийство. Деньги он взял, скорее всего, на месяц, но в середине июля не отдал, а потом, еще через месяц… Стоп! Все это — «размышлизмы». Ничем не подкрепленные, кстати.
Ну, хорошо. Давай по-другому: что, если не деньги? Месть? Ревность?… Ревность?
Стоп! Стоп, машина, полный назад! А ведь у Сани-то Зверева вполне могла быть ревность к покойнику… Могла? Могла… Не-не-не, глупости. У Насти было столько любовников, что караул! Что же — всех убивать?… Да, но Малевич — последний. Вся ревность может быть направлена на одного: последнего.
Погоди-ка! Малевич-то — не последний. Есть еще один — натурщик этот, Владик… Нет, Владик — не фигура. Шестерка. Фаллос. Мальчик для секса. К такому невозможно ревновать.
Так что же ты хочешь сказать: Зверев убил Малевича? Купил автомат, организовал засаду на чердаке и расстрелял «вольво» вице-губернатора?… Не годится, господин Серегин. Туфта все это, сюжетец для бульварного романа.
Андрей сел на подоконник, обхватил голову руками. Было совершенно очевидно, что ответа на вопрос: кто убил вице-губернатора Михаила Малевича? — с наскоку не найти.
Андрей сидел на подоконнике, смотрел в ночное небо, курил. Свежий воздух с улицы холодил лицо.
А почему Сашка так равнодушно отнесся к тому, что «шестерочный» след оборвался?… Не хочу, сказал он, заниматься херней…
Нет, что-то здесь не так. Зверев — мент по жизни, розыскник. Не мог он так просто плюнуть на дело. Начинал-то с энтузиазмом и вдруг — поворот на сто восемьдесят градусов. Что это означает? …А если и не было никакого энтузиазма, а была только его имитация? И именно Александр Андреевич Зверев пустил в расход вице-губернатора Малевича? Сам или чужими руками — не важно.
Нет, это бред полный… Или не бред? Или бред, но не полный? Саша Зверев — мужик непростой, очень непростой. Мыслит он нестандартно и решения принимает нестандартные. Обнорский понял, что близок к какому-то открытию. С какой стороны оно придет, он еще не знал… …В коридоре забухали шаги, заскрипела дверь приемной. Кого это, подумал Андрей, черт несет ночью?
Отворилась дверь кабинета, и ввалился Коля Повзло.
Когда раздался звонок, Зверев как раз закончил работу и собирался убрать блокнот в тайник.
— Алло, — сказал он в трубку и услышат голос Обнорского:
— Саня, привет. Хорошо, что не спишь. Нужно поговорить.
— Говори.
— Нет, не по телефону. Не против, если я подскочу?
— Подскакивай.
— Лады. Буду минут через пятнадцать. Ты, кстати, не можешь дать в долг долларов шестьсот-семьсот?
— Дам.
— Лады. Увидишь меня в окно — спускайся, — сказал Обнорский и положил трубку.
Зверев тоже положил трубку, сделал глоток остывшего чая и убрал наконец блокнот в тайник. Информация, которую хранил блокнотик с невинными ромашками на обложке, была настолько горячей, что Сашка даже подумывал: а не сжечь ли его вообще?… До поры решил придержать.
Он приготовил семьсот долларов для Обнорского, накинул на плечи куртку (по ночам в августе стало уже прохладно) и вышел на балкон… Звонок Андрея не был для Сашки неожиданностью. Что-то подобное можно было предполагать… Тем более что Зверев не появлялся в агентстве уже два дня. Свое отсутствие он оправдывал тем, что занят убийством водителя такси в Красногвардейском районе. На самом деле Зверев пахал совсем другую тему. …Что все-таки нужно Обнорскому посреди ночи? Занять в долг?… Может быть. Но навряд ли. Скорее всего, он зацепил что-то по делу Малевича. Знать бы, что именно… и насколько это опасно?… Ладно, скоро узнаем.
Стояла глубокая ночь, мерцало звездное августовское небо. Зверев курил и сосредоточенно пытался решить вопрос: что же теперь делать? Ничего путного в голову не приходило.
Во двор въехала «Нива». Свет фар полоснул по кустам акации, осветил на миг «грибок» на детской площадке и погас. Сашка неслышно вышел с балкона, обулся в прихожей и спустился вниз.
За стеклом «Нивы» вспыхнула зажигалка, осветила на секунду сосредоточенное усатое лицо Андрюхи Обнорского. Зверев сделал несколько шагов и сел в машину.
— Здорово.
— Здорово.
Из магнитолы звучал голос Окуджавы. Чуть больше двух месяцев назад Булат Шалвович скончался в Париже.
— Что случилось, Андрюха? — спросил Зверев после паузы.
— Ты баксы принес?
Зверев молча вытащил из нагрудного кармана семь новеньких хрустящих бумажек, протянул Андрею. Обнорский включил фонарь-«карандаш» с узким лучом и начал внимательно изучать каждую купюру. Сашка покрутил головой и сказал:
— Настоящие, Андрей Викторович… Из штатовского Центробанка.
— Вижу, — мрачно ответил Обнорский и вернул купюры. Сашка, признаться, не понял этого жеста.
— Тебе что, — спросил он, — деньги уже не нужны?
— Тебе ЭТИ деньги тоже не нужны, Саша.
— Сильный ход… Может, объяснишь?
Вспыхивала в темени салона сигарета, Обнорский молчал, из магнитолы негромко пел Окуджава… Русский поэт с грузинской фамилией, умерший в Париже.
— Каким путем к тебе попали эти деньги, Саша? — спросил наконец Обнорский.
— Криминальным, Андрей Викторович, исключительно криминальным.
— А все-таки?
— Сам знаешь — от Насти.
— Понятно. А сколько всего — коль не секрет — она вам передала?