Он шел тяжело, медленно… Он вступил в черный обгоревший круг, захрустело под подошвами битое стекло. Зверев остановился. Ему было очень трудно. Казалось, сила земного тяготения в этом черном пятне выросла вдвое. Он сделал шаг. Второй, третий… десятый. Он уперся лбом в ствол сосны. Легкая дрожь бежала по дереву.
Зверев вставил погон в расщепленную ударом древесину.
Потом он сидел в машине с закрытыми глазами и думал… Ерунда! Ни о чем он не думал. Он просто сидел с закрытыми глазами в машине. Мимо неслись фуры, микроавтобусы, легковухи. В каждой третьей из них работало радио… Мир сокрушался по поводу гибели принцессы Дианы.
Двое гаишников, проезжая мимо в жигуленке, заметили зверевскую «девятку» и подозрительного (спящего? пьяного?) мужика внутри. Остановились, подошли.
Сашка открыл глаза. И глаза его старшему сержанту не понравились.
— Выпивали, Александр Андреевич? — спросил он, заглянув в права.
— Нет, — ответил Зверев. — Хочешь, в трубочку дыхну?
— В трубочку, в дудочку… в балалаечку… — пробормотал сержант. Он и так уже видел, что водитель трезв. Глаз наметанный. Последнее время, правда, встречаются и под наркотой, но «трубочкой» ее не возьмешь. Да и не похож мужик на наркомана. На всякий случай сержант сказал: — Вид у вас не очень, товарищ водитель… Как вы себя чувствуете?
— Нормально.
— Нормально… в трубочку, в дудочку… А вы, товарищ во…
— Послушай, сержант, — сказал Зверев. — Я с человеком приехал проститься. Ты понимаешь? Гаишник посмотрел на сосну, на Зверева.
— Счастливого пути, Александр Андреич. Будьте осторожны.
Когда Зверев уехал, напарник сержанта сказал:
— Петрович, это же он, видать, насчет этой… Бабенки-то, на «шестисотом» которая… Чуть не плачет сидит… Любовь у него, видать, а?
— Любовь! — скривил губы сержант. — Еб он ее, Кирюша, еб. Муж-то у нее старый уже… Генерал! А этот — ебарь на подхвате.
Сержант сплюнул на песок и сказал:
— Тьфу! Развелось сук всяких… Ладно, поехали, Кирюха, обедать. А чтоб им всем… По кюветам… Брызгами!
И они уехали. Осталось пятно, сосна да маленькое тусклое созвездие милицейского погона.
Эпилог
Ну… вот и все! Вот, кажется, и все.
Впрочем, «все» не бывает, пока продолжается жизнь.
А она — по радио говорили — продолжается. Ты слыхал?… Мы, читатель, прошли этот путь вместе с нашими героями. «Арестант» — «Мент» — «Мусорщик».
Пора прощаться. Нам очень жаль, но пора прощаться. Прямо здесь, на обочине трассы «Скандинавия», где запыленный мох и песок в окурках. Где нашла смерть одна из наших героинь… Отрицательная?
А не бывает героев ни положительных, ни отрицательных. Авторы не берутся судить. Они не скрывают своего отношения к тому или иному персонажу, но не судят их.
Анастасия Михайловна Тихорецкая. А что — Тихорецкая? Она прожила СВОЮ жизнь. Единственную. Другой не дано. Худо или хорошо она распорядилась своей судьбой?… Так, как смогла.
А Малевич? Антибиотик? Гурген? И десятки других фигур, «калибром поменьше», из тех, что уже ушли? Мир праху. Их имена остались на страницах книг, в памяти да в папках архивных дел, остались на могильных плитах. Впрочем, у некоторых нет даже могил.
Какова судьба живых? Пожалуй, стоит сказать несколько слов.
Агентство расследований работает. Оно крепко встало на ноги уже в конце 97-го. Потому что нашлись спонсоры. Щепетильный Обнорский долго их проверял. Убедился: порядочные люди… Так-то вот!
Как-то раз, когда Агентство журналистских расследований уже крепко стояло на ногах, когда оно уже получило известность и, соответственно, выросли объемы заказов… Как-то раз встал вопрос о расширении штатов, о приеме на работу референта. Круг обязанностей предполагался весьма широким, требования профессиональные — «на уровне». Принимать нового сотрудника решили на конкурсной основе в результате собеседования.
Дали объявление, и претенденты пошли. Среди них были журналисты, студенты, профессора, душевнобольные, пенсионерка в возрасте семидесяти шести лет, отставники ВС, непризнанный писатель детективных романов, безработные учителя, некто с бицепсами и золотой цепью, экстрасенс-контактер и… …и Лена Ратникова. Лена вошла в кабинет Обнорского, где заседала «приемная комиссия», и — стало тихо. Андрей сидел, уткнувшись в бумаги, и сначала Ратникову не увидел. Он ощутил тишину, поднял глаза…
— Вы не ошиблись? — спросил он сухо. — У нас конкурс на замещение места референта, а не фотомодели…
— Нет, — ответила Лена, — я не ошиблась. Я пришла устраиваться на работу именно референтом, Андрей… Викторович.
— Что ж… приступим, — сказал Обнорский.
— Ага, — подхватил Соболин, — давайте поскорей приступим.
Сказал — и заерзал тощей жопенкой на стуле, глаз от высокого разреза на Лениной юбке не отрывал, и было не очень понятно, к чему именно он хочет приступить поскорее.
Приступили. Очень скоро стало понятно, что — без всяких сомнений! — Ратникову нужно брать на работу: эрудиция, знание трех языков, компьютера, обаяние, семейное положение — не замужем. Соболин, как услышал, сразу сказал:
— Это, Леночка, знаете ли, очень хорошо… Это очень важно. У нас, знаете ли, работа часто и по ночам. Вот!
А Ратникова улыбнулась ему так, что Володя… Что Володя… Да он даже ростом выше стал, вот как!
— Спасибо, — сказал, подводя итоги, Андрей, — оставьте, пожалуйста, свои координаты у секретаря. О результате вам сообщат.
Когда Ратникова вышла, приемная комиссия дружно набросилась на Обнорского. Ты что, сказали ему, с ума сошел? НАДО БРАТЬ! Эрудиция, сказали ему. Языки. Компьютер. Обаяние.
— Не замужем! — сказал Соболин. — Надо брать! Вот!
— Да, — произнес Андрей, — достоинств у нее много. Вы еще не обо всех знаете, коллеги.
Коллеги ничего не поняли, а Обнорский объяснять не стал, вышел из кабинета. В приемной Ратниковой уже не было. Андрей догнал ее на лестнице. Лена стояла на площадке, прикуривала сигарету от изящной, видимо золотой, зажигалки.
— Зачем ты пришла? — спросил Обнорский, остановившись напротив.