Мистер Главойрей посмотрел поверх голов своей свиты на простолюдина, осмелившегося с ним торговаться.
— Желаю, — заявил он. — Тысяча! Толпа охнула в один голос.
— Тысяча двадцать пять, — сказал Тоэм, дрожа в предвкушении поражения.
Мистер Главойрей нахмурился, топнул оземь.
— У меня с собой только тысяча. Выпишу ваучер... Тоэм услышал собственный голос, оравший:
— Нет! Это незаконно. Никаких чеков, никаких кредитных карточек. Условие — платить наличными.
— Он прав, мистер Главойрей, — признал Рашинджи.
— Тогда дайте мне послать за деньгами. Они прибудут через час.
— Необходимо получить у меня разрешение на отсрочку аукциона, — провозгласил Тоэм, припоминая вычитанное в книжках Тригги Гопа. — А я в таком разрешении ему отказываю.
— Ну, раз так, — сказал Рашинджи, поворачиваясь к Тоэму, — она наверняка твоя.
Друзья богача подняли протестующий гам. Рашинджи замахал в их сторону, призывая к спокойствию.
— Это справедливо. Простолюдин, я велю ей искупаться и подойти к тебе у фонтана. — Он отвернулся и хлопнул, вызывая следующую по расписанию.
Тоэм оглядывал толпу, ища голову Тарлини. Он выиграл право поговорить с ней. В голове кишмя кишели вопросы.
— Тысяча двадцать пять кредиток, дорогой сэр, — прозвучал рядом ее голос.
Он быстро взглянул в низ.
— Тарлини!
Рот ее медленно открылся.
— Откуда ты знаешь мое имя?
— Я Тоэм.
— Какой Тоэм? — переспросила она, внезапно теряя терпение.
— Твой Тоэм. Твой мужчина.
Она оглянулась, тараща глаза.
— Ты не Тоэм. Тоэм темный. А ты светлый.
— Да, правда. Но я Тоэм. Меня убили после того, как нас похитили ромагины.., верней, мое тело убили. А мозг спасли, и тело теперь у меня новое.
— Ты несешь чепуху. Прошу, тысяча двадцать пять кредиток.
Он схватил ее за плечо?
— Слушай, Тарлини, я...
— Пожалуйста, дорогой сэр, не троньте меня. Он нерешительно отвел руку.
— Слушай, могу доказать. Помнишь деревья с красными листьями, и одно из них над нашей хижиной? Мы жили, любили друг друга на травяном ковре, и ты все твердила, что он полон рисунков, похожих на людей, на их лица. Мы поженились бы через месяц.
Она минуту смотрела на него.
— Да, я так говорила, и мы там жили. Откуда ты это все знаешь?
— Я Тоэм!
За последнюю девушку разгорелся жаркий торг. Выкрикивались ставки, веселя обе стороны, а Рашинджи все понукал поднимать цены. Тоэм заговорил громче.
— Помнишь море, как оно разговаривало? Мы сидели на берегу, и я всегда слушал море, беседовал с ним. Ты говорила, что я сумасшедший, но уверяла, что все равно меня любишь.
Она нервно крутила в маленьких ручках денежный мешок.
— Ну и что? Что из того.., если ты Тоэм?
— Как "ну и что"? Можешь уйти со мной, вот что. Я десятки раз прошел через ад, добираясь сюда. Глаза ее вдруг сверкнули, а голос слегка изменился.
— А почему ты уверен, будто я — Тарлини?
— Ты ведь сказала...
— Меня зовут Рашинджиана.
— Ты взяла себе имя Рашинджи?
— Меня зовут Рашинджиана.
Он пошатнулся.
— Тарлини, не может быть, чтобы ты вышла замуж за этого.., этого...
— Меня зовут не Тарлини, — твердо заявила она.
— Но почему за него?
— Он мне подходит.
— Я подходил тебе больше.
Она нахмурилась.
— Ты никогда не показывал мне чудес вселенной, еды, вин, мест и вещей.
Он вздохнул, утирая пот с нижней губы.
— Слушай, Тарлини, я только что сам открыл для себя эти вещи. Я про них и не знал никогда.
— Меня зовут не Тарлини. Кроме того, даже если бы так, даже если б тебя звали Тоэм, ты всего-навсего простолюдин. Ты не способен удовлетворить желания, которые пробудили во мне новые вещи, не способен утолить мой голод.
Рассудок его разрывался от боли, пытаясь освоиться с новым порядком, с внезапно обрушившимся на него более ясным понятием о человеческой натуре. Сценарий разыгрывался старый-престарый — тысячелетней давности, — но ему это было неведомо. Солнце казалось гигантской свечой, с которой на все кругом капал расплавленный воск, заливал дома и людей, просачивался ему в уши и обволакивал пленкой мозг. Он схватил ее за руку, впился ногтями.
— Слушай, Тарлини.., ну ладно, Рашинджиана. Через несколько дней ты окажешься запертой в другой, более тесной вселенной. Не понимаю, каким образом, только мутики собираются...
— Мутики? — переспросила она. — Ты с ними связан? Ты извращенец?
Он вонзил ногти глубже, надеясь, что из-под этой тоги сейчас выступит кровь.
— Слушай...
— Помогите! — заголосила она. — Извращенец! Любитель мути ков!
Толпа обернулась. Несколько торговавшихся богачей рванулись к нему. Схватив ее еще крепче, он перебросил в свободную руку газовый пистолет. Первым поверженным оказался мистер Главойрей, нога его превратилась в разодранный кусок мяса, хуже всего, что можно было увидеть на уличном мясном рынке.
— Ты пойдешь со мной, — приказал он, бросил ее руку и обхватил тонкую талию.
— Нет!
На его шею легла рука. Он нырнул, крутнулся и выстрелом выпустил мужчине кишки, швырнув его наземь и пнув, прежде чем тот свалился замертво. Другие приостановили наступление, с опаской поглядывая на Тоэма.
— Пусти меня, простолюдин! — вопила она.
Солнечный воск стал еще горячее. Первые его слои, налипшие на Тоэма, начинали густеть. Если не пошевеливаться побыстрей, вообще нельзя будет сдвинуться с места. Он дотянулся до реактивного пояса, поднялся, повернул к центру города, к бункеру. Потом маленький вертящийся шарик, который вылетел из дула ружья полисмена, взорвался под ним.
Сладкий запах...
Голубой туман окутал его, поглотил и увлек за собой сквозь густеющую и густеющую пелену к полной тьме...
К смерти?
Глава 12
Нет.
Не к смерти.
Хотя, рассуждал он, вполне может быть, что и так. Вполне возможно. Он заключен в сверхнадежную камеру на третьем этаже столичной тюрьмы. Размерами меньше ярда на ярд. Можно только сидеть, и все. Он сидел и смотрел в окно через массивные стальные прутья на виселицу, возводимую во внутреннем дворе. На свою собственную. Предназначенную для его шеи.