- Тебе переодеться надо во что-то сухое, а то замерзнешь. Полотенце-то есть у тебя? – он засуетился и стал осматриваться. Никаких вещей для купания или одежды на берегу видно не было.
- Нет, - едва слышно пробормотала она.
- Ну так надо тебе тогда домой быстрее, давай, я тебя провожу. Ты где живешь?
- Там, - она неопределенно махнула вялой рукой в сторону реки.
- На другом берегу что ли? К-к… Как тебя зовут?
- Илайда, - слова с трудом выходили из ее рта, она вдруг вся как-то обмякла и устало поникла. Иван даже испугался, что она может упасть в обморок.
- Ты в Мутное недавно переехала? Я тебя тут раньше не видел, - его голос местами глох от волнения.
- Я здесь всегда жила.
Совершенно внезапно она высвободила руку и скинув ветровку пошла в сторону нависших над водой деревьев.
- Ты куда?
- Домой, - в ее ровном голосе проскользнула нотка грусти. Она без труда взобралась на длинную ветку и соскользнула в воду тихонько булькнув. Через некоторое время ее голова показалась чрезвычайно далеко от места, где она нырнула и скрылась за изгибом речки.
Иван некоторое время постоял, приходя в себя. С давно забытым наслаждением он выкурил еще одну сигарету. Забытые, заросшие мозолями чувства зашевелились где-то внутри. Каждая мысль об этой странной девушке растекалась сладостью на языке. Обратный путь до дома он проделал за несколько мгновений.
Жена уже дремала в расстеленной постели отвернувшись к стене. В свете желтого ночника было видно комки на ее могучем плече. Короткие волосы света соломы были накручены на бигуди. Он выключил ночник и быстро раздевшись заскрипел кроватью.
- Ты где так долго был? – сонно прохрипела она. Иван бросил взгляд на часы, действительно, прошло уже два часа, как он вышел из дома. Он пробормотал, что-то про соседа и замолк на полуслове. Лежа в темноте, он бережно перебирал события сегодняшнего вечера пока не заснул.
Глава 2. Улица Седых 18
Михалыч с неодобрением следил за детворой, которая громко смеясь, пинала мяч, то и дело улетавший в заборы и чужие огороды. От странной одежды и манер современной детворы в глубине души просыпалось воющее чувство безнадежности.
Его время уже безнадежно ушло и все, что он пытался изменить или улучшить в этом мире уже давно стало вчерашним днем. Он не знал почему это случилось - то ли не хватило сил, то ли времени или может он ждал, что мир изменится сам по себе только потому что он этого хотел.
Он перевел взгляд на свой участок: тесные шесть соток, заставленные аккуратными грядками и хозяйственными постройками. На нем умещался малюсенький домик на две комнаты с верандой. Михалыч с сожалением понимал, что ничего лучше ему уже не светит. Когда-то все было совсем по-другому: уважение на работе - дослужился до начальника отдела, жена красавица - все шеи сворачивали, когда они вместе по улице шли, сын отличник – учителя пророчили ему поступление на бюджетное место первоклассного вуза, но всю его счастливую жизнь перечеркнуло одно пагубное пристрастие.
Михалыч не считал себя алкоголиком. Дом есть, пенсия есть. Ну пьет со скуки, по вечерам, так это от нечего делать. Пару раз подебоширил, разбил зеркало, погнул сковородку и поставил фингал жене, а она вещи собрала и переехала вместе с сыном к маме в соседнюю деревню. Он и не видел ее с тех пор, обиделся, посчитал этот поступок предательством. Вон других, мужья всю жизнь лупят, и ничего живут с ними, не разводятся, а тут подумаешь один раз ударил, а она видите ли обиделась. Тьфу на них.
Бутылка тихонько постукивала о край рюмки, пока из нее лилась прозрачная жидкость. На столе стояла нехитрая закуска, освещенная желтым светом голой лампочки: вспоротая банка заветренных шпрот, кривые кусочки черного хлеба, луковица и соль. За окном, закрытым грязной занавеской уже давно стемнело, но с соседнего двора раздавался громкий смех и разговоры, которые так сильно нервировали Михалыча.
«Сейчас допью и пойду разберусь. Ишь расшумелись! Как будто кроме них тут людей больше нет. Не дают отдохнуть…» - от чего именно ему надо отдохнуть Михалыч так и не смог сформулировать, но это не убавило решительности в его намерениях. Поэтому стукнув по столу последней рюмкой, он шаткой походкой направился к соседскому забору, прихватив для убедительности аргументов молоток.
- Э! Хорош шуметь! – заколотил он в профлист древком инструмента, с такой силой, что забор заколыхался. На шум открыла Людмила, она злобно посмотрела на соседа вытирая испачканные в маринаде руки об передник.