Сон был странным и немного пугающим. После гибели Людмилы, мне почти перестали сниться сны. Обычно, ночь проходила искрометно быстро, без картинок и тем более, «видео», как я привык называть сны. Ничего серьезного. Просто глаза закрывались то ли от усталости, то ли перегруза алкоголя. А утро вспоминало обо мне острыми солнечными лучами, разрезавшими постель в нескольких местах на ровные куски «деревянного торта». Я открывал глаза и долго прислушивался к своим ощущениям, пока не понимал главное: я еще жив. Я еще способен дышать и чувствовать. Мой мозг до сих пор понимает разницу между реальностью и небытием.
Но этот сон был неспроста. Я увидел себя идущим вдоль холодной и мрачной реки. Луна облила ртутью камыши, прибрежный грязный песок и неровную поверхность черной воды. Ее мерцающие блики отражали «бледную хозяйку» в каждом неровном движении. Цвета ночи слились в нечто похожее на серое и коричнево-синее. Линии потеряли свою строгость и расплывались уже в двух-трех метрах от меня. Запахи разбивались на мириады оттенков, немногие из которых, подчас, мне удавалось распознать. Здесь была сырость. Сырость управляла всей низиной, где текла черная река, врезаясь в южную долину, и перерезая ее пополам. Она перемешивалась с запахом синего ила, устилавшего прибрежную сторону. Мой нос отчетливо «слышал» эти невообразимые ароматные смешения речных «Наяд». Правда, большинство их уже покинуло сей грешный мир. И берег был выложен их перламутровыми створками, поблескивающими в невидимых лучах лунного эфира. Я увидел опоры подвесного моста, свесившегося над рекой. Сейчас мост, окрашенный в мертвенно серебристый цвет, пугающе поскрипывал толстыми металлическими тросами, передавая всю свою энергию на бетонные опоры. Они, видимо, тоже вибрировали, так как по воде бежали мелкие, робкие волны, обрывавшиеся где-то неподалеку. Легкий ветерок с востока нечаянно тронул меня за плечи, и… улетел прочь по своим ночным делам. Он принес с собой в своих рваных карманах аромат полыни и лаванды. Цветы росли на пригорке, вперемежку со степными сорняками и маками. В это время суток маки были черного цвета. Они росли и внизу, очень близко к воде. Было забавно наблюдать за этими прекрасными цветами в столь поздний час. Тонкие, почти прозрачные лепестки, трепетали у земли, сгибаемые то к самому низу, то вновь устремляли свой взор к вечной спутнице ночи – луне.
Я остановился у моста, словно собирался пойти по нему. Он удался от меня в ночной перспективе, словно на картине безумного сюрреалиста, кончившего свою жизнь в опиумном дыму. Два толстых троса, справа и слева, устремлялись вверх, удерживаемые толстенными гайками, а потом, тут же падали вниз, не давая упасть пролетам на другом берегу.
Вдруг, мое внимание привлекла одна тень. Она робко скользила меж камышей. Почти все подходы к воде были перекрыты толстыми, сочными стеблями речного камыша. Вперемежку с камышом обильно произрастал рогоз. Его темно-коричневые початки, бархатные и мягкие на ощупь, колебались под порывами теплого ветра.
Я оставил мост и ускорил шаг. Мой нос уловил запах «пляшущей смерти». Я не знаю, почему я окрестил того человека во сне именно этим термином. Может, от того, что когда я увидел его сквозь плотную завесу прибрежных растений, его быстрые и несвязные поначалу движения, напоминали мне некий странный танец. Похожие танцы я видел по телевизору. Их практиковали северные племена чукчей, перед началом китовой охоты. Человек был в старомодном цилиндре на голове, какие можно сейчас только увидеть в ковбойских вестернах, или ретро- фильмах.
Человек в цилиндре продолжал танцевать, не обращения на меня никакого внимания. Хотя я уже подошел достаточно близко к нему. Я стал медленно подходить, чтобы увидеть причину этого "веселого" танца. Через мгновение камыши расступились, и перед моими глазами предстала картина, полная ужаса и отвращения. На берегу лежала мертвая девушка. В лунном свете кровь, окрасившая прибрежный ил, напоминала по цвету чернила. Глаза у девушки были вырезаны. Я услышал странное сопение танцующего монстра. Он начал кружиться все быстрее и быстрее. Я пытался разглядеть его лицо, но все мои старания оказывались напрасными. Он то попадал в тень от веток ивы, то просто опускал голову, бормоча себе под нос странные, непонятные слова. Я стоял буквально в метре от него. Мой мозг вдруг дал мне понять, что я нахожусь во сне. Я уже говорил, что мне редко снятся сны. Но иногда, когда это случалось, мне удавалось осознавать, что события, которые сейчас происходят со мной, на самом деле являются плодом моего воображения и сна. Я осознавал- парень в цилиндре не сможет мне сделать ничего плохого.