«Цирк братьев Аарона и Мисбаха Мюлер! Спешите…» - 24 июля 1909 года.
Я взял второй снимок, где девочка стояла у входа в шатер. Слева белела небольшая будка, служившая кассой. Девочка стояла справа от кассы. Вход в полосатый шатер был открыт. Оттуда выглядывало чье-то лицо. Я снова стал увеличивать изображение. Через несколько секунд я разглядел размытое лицо мужчины. Подробнее рассмотреть его не было никакой возможности: глаза, нос, щеки, подбородок и уши – все оказалось в какой-то дымке, по-видимому, из-за качества самого снимка, или проявки. Это был прорицатель. Казалось, он смотрит прямо на девочку. Присмотревшись внимательно, я отмел эту мысль. Все остальные люди с фотографий, будто не замечали свою случайную соседку. Но и этот снимок был особенный – обычная фотография, пусть хоть и старая, на матовой бумаге, а не картонное произведение искусств с гербами и орлами.
Я выключил компьютер. Ужасно хотелось спать. День выдался не из легких. Я выпил еще рюмку коньяка и отправился спать…
(Из черной тетради) - «Ночью я вышел из палаты. В небе стояла полная луна желтого колера. Я был одет в больничный халат, сшитый из непонятно чего. Мне не спалось. Вчерашний сеанс доктора Крамера был для меня не совсем обычным. Он долго расспрашивал меня о моем детстве: когда у меня первый раз встал член, когда я стал пачкать простынки, когда первый раз заинтересовался девочками, или, может быть мальчиками.
Я старательно отвечал на вопросы доктора. Он спросил меня о моей матери и отце. Моя мать рассказывала мне о том, что забеременела, будучи служанкой в замке барона фон Шварцкопфа в Кельне. Барон запал на молоденькую служанку и не давал ей прохода. Когда мать понесла, старая жена барона к тому времени скончалась от чахотки. Фон Шварцкопф разрешил матери остаться в замке. Я родился в гостевом домике недоношенным. Акушерка, принимавшая роды, как рассказывала мать, долго шлепала меня по спине, пока я, синий и холодный, наконец, решил подать голос. Зато потом я орал, не переставая почти три месяца подряд. Когда мне исполнился год, старый фон Шварцкопф умер от диабета. В замок приехал его сын – Альфред фон Шварцкопф. Он тоже запал на мою матушку. Она была еще молодой и привлекательной дамой с большими полными грудями и тугим задом.
Три года он регулярно заходил к нам в гостевой домик, и моя мать уединялась с барном на втором этаже. Когда мне исполнилось пять лет, барон привел в замок молодую жену – ее вали Генриетта. Она была худа и уродлива. Но из очень старинного баварского рода. Признаюсь, что и сами Шварцкопфы страдали множеством наследственных и психических заболеваний. Это было результатом давних кровосмешений и проклятий.
Моя мать за это время привыкла к барону и его знакам внимания. Молодая жена Альфреда, тут же узнала об этой связи. Она сама пришла к нам в домик и сказала, чтобы мы собирали вещи и убирались из замка.
Я сидел и играл на ковре. Мать вдруг стала что-то кричать, а потом она сделала то, от чего я описался. Она ударила баронессу по голове тяжелой чугунной сковородкой. Генриетта упала на пол. Мать затащила еще живую женщину внутрь. Я спрятался за диваном. Баронесса попыталась поднять голову и закричать, но мамаша добила ее ребром сковороды. Потом она взяла острые ножницы, которыми любила подстригать розы, росшие у нас за домом, и стала не торопясь отрезать уши и нос Генриетты. Ты продолжала еще дергать ногами, обутыми в лаковые туфли нежно-розового цвета. Пока моя родная мать продолжала кромсать баронессу, я описался.
К тому моменту, когда приехала полиция, от баронессы осталась кучка мелко нарезанного мяса с ее болезненно белого лица и чистые туфли. Барон не долго грустил и через три месяца отыскал себе новую пассию из семейства промышленного магната Крупа. Но равно через год после свадьбы он застрелился. Меня отправили в детский приют святого Варфоломея, где я провел долгих одиннадцать лет».
Я открыл глаза и взглянул на часы – половина девятого утра. Как ни странно, на новом месте мне спалось довольно комфортно и спокойно. Меня не мучали ночные кошмары, может быть, это было связано с вчерашним перелетом и напряженные вечером. Я не знаю.
Чистое постельное белье пахло дорогим ополаскивателем. Им часто пользовалась моя жена в Москве. Голова была совершенно ясной. Мысли острыми и сосредоточенными. Я несколько минут лежал на спине, накрывшись простыней до самого носа. Вдруг я вспомнил. Никита! Точно, Никита Морозов! Как я забыл о нем?