Я очнулся у себя в вагончике. Еще несколько семейных артистов могли похвастаться собственными вагончиками. Но у меня были особые привилегии в цирке, это было оговорено в контракте с братьями Мюллер. Мои номера давали третью часть кассового сбора. Поэтому я пользовался особенным положением, чем навлекал на себя справедливый гнев других членов труппы. Но мне было глубоко наплевать на их чувства. Я внимательно осмотрел свои руки. Кровь черными струпьями застряла между пальцами. На рукавах свитера тоже темнели кровавые пятна. Я быстро смыл кровь с рук, потом снял свитер и замочил его в эмалированном тазу, в котором обычно стирал свои вещи. Сегодня ритуал завершился вовремя. Вечером следующего Мишкоатль зверь снова напомнил о себе.
Здесь запись обрывалась. Скорее всего, автор дневника вырвал страницу.
Я не болел. Я практически никогда не болел. А к чему ему болеть? Я каждое утро вставал спозаранок, выпивал чашку кофе с коньяком и круасаном, потом выкуривал хорошую сигарету и шел на прогулку. Даже в день представления я не мог отказать себе в хорошем коньяке. В то утро я вышел на улицу из своего вагончика и пошел вдоль каштановой аллеи, наслаждаясь свежестью и прохладой южного русского воздуха.
Я никогда не нервничал и не испытывал чувства угрызений совести о совершенных поступках. У меня никогда не было домашних питомцев, денег всегда хватало, ибо тратил я мало. Единственной моей слабостью была еда, здесь я был гурманом – часто готовил сам себе. Обязательной частью моего пищевого ритуала был кусочек моей жертвы великой богини. Таким образом, я забирал часть ее души. В людях мне нравилась их печень и сердце, если, конечно, это не было предусмотрено ритуалом. Я любил готовить глаза. Луковый суп с глазами моих жертв был превосходен. На моей кухне, в вагончике, всегда был идеальный порядок- ничего лишнего, все блестело чистотой – ножи, вилки, ложки, щипцы для мяса, приспособления для давки чеснока, половники и шумовки.
Сегодня Мишкоатль захотел поесть рано утром. Это тоже было впервые. Я весь покрывался м90урашками при мысли о том, что мне придется искать кого-то сейчас, при дневном свете. Мой член набухал, готовый к семяизвержению.
Утром 10 июня, я, как обычно, вышел на утреннюю прогулку. Со стороны реки тянуло сыростью и запахом смолы. Неподалеку просыпалась бочарная артель, где вчера я исполнил ритуал длинной веревки. Часы показывали девять утра. Вокруг ни души. Шелест листвы кленов и камыша на берегу навивал приятные воспоминания.
Я внезапно замер... До моего слуха донесся звук вальса Штрауса. Еле слышные знакомые нотки заставили меня замедлить шаг и прислушаться. Я посмотрел налево. Буквально в сотне метров я увидел небольшую яхту, стоявшую на привязи у небольшой деревянной пристани. На яхте играл патефон. Звуки вальса стали сильнее. Музыка словно выливалась из прозрачного воздуха на небольшую поляну, проникая в каждую травинку, в каждый листок на дереве.
Когда я остановился в десяти метрах от странной яхты, и мое сердце замерло. Я увидел молодую девушку и высокого мужчину, кружащих в вальсе на палубе. Мужчина бережно держал девушку за талию, а та, откинув голову назад, безукоризненно двигалась в танце. Музыка великого композитора становилась все громче и громче, несмотря на то, что он вот уже как три года покоился на центральном венском кладбище, рядом с могилами Брамса и Шуберта. Черный фрак мужчины контрастировал с длинным платьем девушки, цвета синего неба. Ее стройные ножки, казалось, не доставали до палубы.
Я чувствовал, как по моим щекам потекли слезы. В этот момент смысл моей жизни разрезало лезвие смысла подстерегающей каждого внезапной смерти. В один миг я ощутил сексуальный экстаз и мои брюки стали мокрыми. Он устало сел на траву и блаженно закатил глаза. Потом моя рука залезла в правый карман и достала на свет кривой, острый, как бритва нож. Я плакал - это были слезы счастья. Как мало счастливых людей на свете! Я медленно подкрался к парочке и мой ритуальный нож с упоением напился теплой крови. Облачный бог напился досыта, и несколько месяцев подряд он отсыпался в хрустальных чертогах, лениво переходя из одного сада в другой.