Я только сейчас заметил стоящий справа столярный верстак. На нем, несмотря на жару, укрывшись тулупом, кто-то спал. Услышав зычный голос парня, тулуп стал шевелиться, и из-под него показался седой старик. Весь его вид говорил о регулярных алкогольных возлияниях, причем, не самого лучшего качества. Красный, почти сизый нос, словно семафор, сверкнул в полумраке цеха. Лицо и шея, разрезаны многочисленными морщинами, которые от солнца, пыли и жары, яркими бороздками выделялись на фоне старческой дряблой кожи. Но это все касалось только внешности. Старик, несмотря на свой возраст – около семидесяти с лишним лет, имел широкие плечи и сильные, жилистые руки, которым он мог свободно до сих пор гнуть арматуру. Он был одет в майку «алкоголичку» и штопанные, перештопанные штаны. На ногах обычные резиновые тапочки.
- Ты чего разорался, Семен? – старика передернуло, и он накинул на дрожащие плечи тулуп. – Я же просил меня не будить, якорь тебе в задницу!
Сколько же в русском духе выдержки и спокойствия! Станок работал с такой громкостью, что спать, уж точно под его визг было невозможно. А старик преспокойно спал. Я улыбнулся, а Игорь многозначительно клацнул языком – мол, высший класс и таких людей уже нет. А если и есть, то только в провинции.
- К тебе пришли, Митрич.
Старик заковылял в нашем направлении. Увидев нас, он склонил голову на бок. Его лицо покрывала седая щетина двухнедельной давности, колючая и острая, как проволока.
- Нет, не менты, - сказал он, сплёвывая в опилки.
- А вы что так опасаетесь полиции? – спросил я, не понимая сути его реплики.
Семен и Митрич заржали.
- Когда приезжают менты, значит, денег не видать, понял? – Митрич щелкнул пальцами.
Семен, видимо, уже мог свободно общаться с ним посредством жестов, подмигиваний и щелчков, достал из кармана красную пачку «Примы». Он вытащил одну сигарету и сунул себе в рот, а второю отдал старику. Тот похлопал себя по карманам штанов, там зашуршали спички. Старик чиркнул одной и закурил.
- Они – журналисты, - пояснил Семен. – Хотели у тебя что-то спросить насчет одного памятника.
Старик снова смачно плюнул себе под ноги и растер резиновой подошвой тапочка.
- Пол-литра, - сказал он, не церемонясь.
Парень высокомерно на нас взглянул, словно хотел сказать: я же вам говорил!
- Вот деньги, - я достал купюру и помахал ею перед сизым носом Митрича. – Но сначала ответьте на наш вопрос.
Игорь, как по команде, вытащил телефон и показал фото старику. Тот кивнул, усаживаясь на гранитную заготовку для надгробия.
- Я делал этот памятник, - сказал он, обдавая нас смесью ядерного табака и вчерашнего самогона. – Узнаю, моя работа. Это, кажется, погибшая немка из цирка. Я в тот день тоже был там с одной, впрочем, это неважно. Ужасная трагедия.
От его слов мне стало как-то не по себе. Я подошел ближе.
- Скажите, а кто заказывал его, вы не помните?
Старик задумался. Мне пришлось достать вторую купюру в пятьсот рублей.
- Припоминаю, - старый пройдоха не сводил глаз с денег. – Пришла молодая девчонка, лет этак, восемнадцати-девятнадцати, стройная, как твоя березка, но очень сильная. Принесла эскиз. Кстати, нарисован, очень прилично, я бы даже сказал профессионально. Положила на стол триста долларов и сказала, чтобы через неделю я вырезал скульптуру и постамент. Потом она принесла эпитафию, вот с ней я повозился довольно долго. Там были причудливые завитушки. Я, признаюсь, не смыслил в них ничего – просто скопировал и весь сказ.
Митрич потянулся за деньгами, но я пока не выпускал их из рук.
- А как она выглядела? – поинтересовался Игорь.
- Да, как выглядела? – пожал плечами старик. – Я же сказал, обычно, стройная, в короткой юбке, волосенки редкие и светлые. Да, глазища большие, прямо так и сверлят тебя насквозь. Когда она появлялась, мне сорокалетнему мужику не по себе становилось.
- Больше вы ее не видели?
- Видел, потом на кладбище, она приносила цветы, розы, да, две белых розы. Потом стояла у памятника и плакала. Очень странная девушка.
Я молча протянул деньги Митричу. Тот взял купюры, придирчиво посмотрел на них на просвет, и сунул в карман брюк.
- У вас все, господа-товарищи? – Митрич стал ожесточенно расчесывать свою щетину. – А то у нас работы невпроворот. Областная епархия заказала памятник невинно убиенному отцу Сергию. Семен, ты нарезал пластины?