Егор, настроение которого с утра здорово улучшилось, вез меня домой и неутомимо болтал о всяких пустяках. Я учтиво вставляла «да-да» и «надо же?», а сама думала только о Лешке. Он и в детстве был таким же жгучим и смуглым, за что и получил прозвище Шаман, тем более что и фамилия к этому располагала. Деловым он тогда тоже уже был. В то время, когда мы тусовались в подъездах и на дискотеках, Лешка Шаман пытался заработать любыми способами. Как слегка презрительно говорили наши ребята – шаманил. Тогда мы думали, что он шаманит из-за очень низкого материального достатка своей семьи, но теперь я понимала, что у него это было еще и в крови. Такой уж ему достался энергичный тип личности.
В детстве Шаман мне не нравился именно своей жуткой смуглостью и толщиной. Первым парнем в классе у нас был Юра Журавлев, высокий и худощавый светлый блондин, лицом похожий на Есенина. Он был точкой отсчета, и все остальные парни были хороши только в том случае, если хоть чем-то на него походили. Приземистый Шаман был похож на цыгана, у которого, возможно, с устатку от погони за деньгами волосы развились и жесткими патлами торчали в разные стороны. Причем похож на очень толстого по сравнению с Юрой цыгана. У него были коричневые, круглые и лоснящиеся щеки, круглый подбородок, пухлые губы, могучая грудь и мощные бицепсы. Ноги в дешевых джинсах представляли собой столбы Родосского Колосса. Я помню, что вжималась в стену, когда Лешка проходил мимо. Мне казалось, что если он меня нечаянно зацепит, то непременно что-нибудь мне повредит.
Бывший Лешка Шаман со школьных времен здорово вырос. Похоже, он не похудел и не утратил своей могучести, но при высоком росте это теперь смотрелось совсем по-другому. Эдакий Рэмбо! Терминатор! Универсальный солдат-бизнесмен!
Лицо Шамана удлинилось и перестало невыгодно круглиться. Щеки и подбородок, покрытые модной нынче щетиной, которую он, ввиду ее жесткости, наверное, никогда не мог сбрить до конца, придавали Лешке некую богемность, томность и загадочность. Губы теперь были лишь слегка припухлыми и оказались красиво выписанными. А чего стоили глаза! Вишни, спелые черешни! Они заглянули мне прямо в душу и… ничего там не увидели. Лешка Шаман меня тоже не узнал. Мало ли в его жизни встречалось Надежд? Всех и не упомнишь. Имя распространенное. Когда завтра я представлюсь Михайлушкиной, это, естественно, ничего ему не напомнит. И даже девичья фамилия в этом смысле мне не помощница. Степановых в России как грязи!
Возле моего дома Егор улыбнулся мне давешней обаятельной улыбкой, но она для меня уже ничего не значила. Он опоздал. Мне нужен был только Шаман. Егор этого не знал и продолжал трещать о всякой ерунде: где мы завтра встретимся и все такое. Договорились, что на прежнем месте, на выходе из метро станции «Достоевская».
– Только, Наденька… – замялся Егор. – Вы… наденьте завтра что-нибудь другое… – и он показал рукой на мой деловой костюм приглушенного тона. – На вас у полиграфа был такой миленький джинсовый костюмчик…
– А как же корпоративный стиль? – спросила я.
– Завтра, думаю, мы поточнее узнаем, в чем он состоит, а там и переоденемся в соответствии… Договорились?
Я кивнула и пошла к подъезду.
Дома, даже не сбросив туфель того же кошмарно-делового стиля, что и костюм, я достала фотографию нашего восьмого «Б». Вот он, Шаман. Стоит в первом ряду, где отводилось место для самых низкорослых. Белая рубашка с трудом сходится на его груди и сборит на боках. Черная челка закрыла лоб и половину глаз, пухлые губы расползлись на пол-лица. Это уже не цыган, а индус какой-то. Или индиец… Кто знает, как правильно? В общем, любимец моей бабушки – Радж Капур.
А вот я. Маленькая, тщедушная, с двумя тощими хвостами над ушами. Натуральная питерская Масяня. Думаю, что в школе я Лешку тоже совершенно не привлекала. Я вообще никого не привлекала. Михайлушкин привлекся, когда я уже несколько похорошела. А случилось это после школы, когда мне исполнилось восемнадцать. По-настоящему привлекательной я стала лет в двадцать пять. Так что Михайлушкин не прогадал, когда женился на восемнадцатилетней. Хотя потом, как вы уже знаете, решил, что все-таки прогадал. Впрочем, куда это меня опять понесло? Мой бывший муж Денис меня нынче не интересовал совершенно.
Я придвинула к себе настольное зеркало. Вот я нынешняя. Теперь почему-то все у меня круглое: лицо, серые глаза и даже прическа – кругло начесанная стрижка, утратившая свои неназойливо наползающие на щеку пряди. Ничего общего со школьной Масяней. Неудивительно, что Шаман меня тоже не узнал. И как же мне себя вести? Признаться, что я его одноклассница, или не стоит? Наверное, не стоит. Вряд ли ему понравится, что я помню его низеньким толстеньким цыганистым Раджем Капуром в дешевых джинсах. Как там было написано в газете? «Выбирают успешных и счастливых». Лешка Шаман таковым не был. О нем надо забыть. Алексей Ильич Шаманаев – это совсем другое дело. Мне стоит поддерживать его новый имидж.
А что делать с моим имиджем? Против шаманаевской секретарши Анжелки я выгляжу чудовищно. Не случайно она не почувствовала во мне никакой угрозы и никакой ревности к Егору, с которым так трогательно расцеловалась. К сожалению, мне уже не двадцать лет. И даже не двадцать пять. Для Анжелок я – уже отработанная пустая порода. Шлак. Интересно, какие отношения связывают бывшего Шамана с его секретаршей? И вообще, как у него дела на личном фронте? На ком женат? Сколько детей? О том, что он по счастливой случайности может оказаться холостым, я старалась не думать. Такого подарка жизнь мне преподнести не может.
Весь вечер я перебирала свои не слишком многочисленные наряды. Все казалось неподходящим. Все не то… все не так… Либо слишком ярко, а потому не для работы, либо старо и немодно. А прическа? Может, еще раз сходить в парикмахерскую? Я взглянула на часы. Если в ту, что на углу, то, пожалуй, еще можно успеть.
– Девушка, – обратилась я к молоденькой парикмахерше, – нельзя ли меня как-нибудь перестричь по-другому?
– У вас для изменения образа слишком короткие волосы, – совершенно незаинтересованно ответила она.
– И что? Неужели ничего нельзя сделать? Совсем-совсем?
– Ну, почему… Можно сделать еще короче… Такую… почти мужскую стрижку… Раньше ее называли тифозной… Хотите?
– А мне пойдет?
– Ну… не знаю… Вообще-то, у вас правильное лицо. Должно пойти.
– Тогда стригите!
– Как скажете.
Домой я вернулась вполне тифозной с затылка, как в старых фильмах про войну или революцию, и чуть ли не в два раза помолодевшей. Не женщина, а сорванец! Гаврош, которому остригли его классические пряди до плеч, но оставили на лбу лихую рваную челку по самые брови! При этом всякую круглость с моего лица как рукой сняло. Довольная собой, я вбежала в Димкину комнату и распахнула его шкаф. К имиджу женщины-подростка, пожалуй, подойдут его майки и джинсовки. Мой собственный джинсовый костюм с вышитыми цветочками и шнуровками – слишком женственен для нового образа. Конечно, самые лучшие шмотки сын забрал с собой в Москву, оставил то, что считал «отстоем». Я прикинула на себя «отстойную» куртешку с многочисленными карманами и молниями и поняла, что это как раз то, что надо. Если под нее надеть не Димкину, а мою собственную черную футболку, которую я вообще-то раньше носила только зимой под свитер, то образ будет окончательно завершен.
Я ложилась спать в предвкушении того, как завтра обалдеет от моего нового образа Лешка Шаман. Но не зря говорят, что утро вечера мудренее. Только утром я сообразила, что вместо парикмахерской надо было посетить библиотеку и поточнее узнать, что такое консалтинг, а также с чем едят «он-лайн», а заодно выучить наизусть какие-нибудь новомодные словечки.
Можете себе представить, как я удивилась, когда увидела возле подъезда не воплощенную в жизнь мечту Михайлушкина со спойлером.