Типичное поведение богатых людей. Считают, что все к ним ходят только для того, чтобы полюбоваться на роскошь. По большому счету они, конечно, правы. Но я подавила свое любопытство усилием воли:
— Я не знаток ландшафтного дизайна.
Кира поняла:
— Тогда проходите в дом.
С просторной веранды, утопающей в цветах, мы вошли в огромную комнату с камином. Мебели было немного. Пара дорогих пухлых, словно надутых, диванов, низкие столики, вазы с цветами — и, пожалуй, все. По широкой лестнице с резными балясинами можно было попасть на второй этаж. Очевидно, там располагалась приватная часть жилища. Гостиная дышала прохладой, пахло сосновой смолой. Я поискала глазами кондиционер. Кира, словно угадав мои мысли, сказала:
— Вообще-то дом сложен из дерева. Только снаружи кирпичом облицован. Алексей Михайлович считает, что дерево для здоровья полезней. В жару здесь прохладно и без кондиционера. По сути дела кондиционер только вредит. Вы читали, что он может вызывать легочные заболевания?
Я неопределенно пожала плечами. Лично мне подхватить заболевание от кондиционера точно не грозит. Есть и в бедности свои приятные моменты.
Видно было, что Кира к моему приходу готовилась. На столике сервирован… полдник? ужин? Одним словом, угощение. Бутылка французского вина, фрукты, конфеты, дырчатый аппетитный сыр. Она разлила ароматную золотистую жидкость в высокие бокалы, продолжая щебетать какую-то ерунду. Я вежливо улыбалась, кивала, а сама потихоньку разглядывала интерьер первого этажа. Все примерно так, как описывает в своих трагически-жалобных книжках одна модная писательница с Рублевского шоссе, которая воспевает тяжелую жизнь миллионеров. Что-то вроде: «Боже мой, как трудно жить! Куда ни сунусь — везде деньги. В шкафах деньги, в кастрюлях деньги, в унитазе деньги. Ни покушать толком, ни пописать. Кошмар!»
Конечно, здесь провинция, не Москва, и Петушки — не Рублевское шоссе, но сопоставимо. Только, разумеется, в уменьшенном масштабе.
И все время вертелся на языке бестактный вопрос, кем же доводится Кира молочному королю? И тут она сама заговорила об этом:
— Мы дачу начали строить лет шесть назад. Я еще в школе училась. Болела часто. То ангина, то воспаление легких. Вот Алексей Михайлович и решил, что надо жить в деревне. Подлубняк — мой отчим. Они с мамой поженились, когда мне было десять лет.
Ага, вот почему у Киры другая фамилия. И вот почему она не зовет своего благодетеля папой.
— Я здесь живу практически безвылазно уже три года. Скучно, зато болеть перестала.
— А мама в городе живет?
Я не ожидала, что мой совершенно невинный вопрос вызовет такую бурную реакцию. Кира вдруг вспыхнула, нахмурилась, глянула на меня исподлобья. Словно я сказала что-то обидное или неприличное.
— Мама с Алексеем Михайловичем в разводе.
— Извините, я не знала.
В разговоре образовалась томительная пауза.
— Кира, а детектив? — я постаралась разрядить внезапно обострившуюся обстановку. Кажется, это удалось.
— Вот, — девушка протянула томик в яркой обложке. — Интересный сюжет. Мне понравилось.
Она успокоилась, заулыбалась, отпивая маленькими глотками легкое вино. Оно и в самом деле был замечательным.
И в этот момент затренькал сотовый Киры. Она глянула на дисплей, и снова на ее лицо вернулось сердитое выражение. Я бы сказала, даже злое.
— Извините, я сейчас.
Девушка вышла на веранду. Через неплотно притворенную стеклянную дверь до меня долетали обрывки разговора. По-моему, хозяйка дома с кем-то ссорилась. Вдруг ее голос усилился почти до раздраженного крика:
— Мальвина, ты что, мне угрожаешь? Совсем мозги не варят? Если ты не прекратишь свои выходки, я пожалуюсь Алексею. Так и знай! — она прибавила еще пару резких фраз.
Мне стало неловко. Не люблю быть свидетельницей чужих разборок. К счастью, разговор закончился. Или оборвался. Кира с раздражением швырнула трубку на плетеный столик веранды и вернулась в комнату. Щеки ее пылали злым румянцем, ноздри раздувались, как у норовистой лошадки. Она схватила свой бокал и залпом допила остававшееся в нем вино.
Кажется, беззаботной сельской пирушки у нас все же не получилось. Я кое-как выкарабкалась из мягкого кресла, в котором сидела, утонув по самые уши.