— Благодарю за информацию…
Бадаев вылез из-под плащ-палатки, которой укрывали радистов и рацию. Несмотря на все усиливающийся мороз, он был мокрый от напряжения.
— Ну, братцы, теперь домой, в лагерь! — Только сейчас Бадаев заметил, как полинял небосвод — начиналось утро.
Бойцы заспешили. Собрались в несколько минут. Подходя к входу в катакомбы, увидели на горизонте группу всадников.
— Ложись! — скомандовал Бадаев и, плашмя упав на землю, поднял к глазам полевой бинокль. — Нет, кажется, не заметили… Едут стороной в направлении от нас…
Бойцы подождали, пока враги не скрылись за небольшим лесочком, и один за другим юркнули в провал.
К большому удивлению всех возвратившихся, их уже ждал накрытый стол и дымящийся в мисках суп.
— Ух, как пахнет! — потянул носом Бадаев. — У нас сегодня настоящий праздник. Но откуда же мясо? — не сдержал он удивления.
Завхоз отряда Иван Никитович Клименко хитро подмигнул командиру.
— Пока вы ходили на связь, мы тут помудровали и разминировали один лаз, что ведет в Фомину Балку. Ох, и понатыкали там фашисты гостинцев для нас… — покрутил он головой. — Ну, ничего, справились. А потом я проведал одну свою старую знакомую в селе. Ну, и принесли от нее бочонок солонины да два мешка зерна…
— Ай да завхоз! — засмеялся Бадаев. — Ай да молодец! А я-то думал, что ты после похода едва живой, лежишь себе в уголке…
Клименко улыбнулся:
— Належусь еще, будет час.
— Ну, а что интересного рассказала твоя знакомая? — не удержался от вопроса Бадаев.
Но старик решительно потянул его за рукав к столу.
— Да ты поешь, пока горячее, успею еще рассказать!
— Да-да, ты прав, — согласился командир. Только сейчас на него вдруг нахлынула волна непреодолимой усталости, наконец не выдержал и его железный организм. «Ну вот, теперь можно отдохнуть», — подумал он и принял из рук стряпухи до краев наполненную миску…
На очередном сеансе связи Иван Неизвестный принял сообщение из Москвы: «Связь с группой Самсона отсутствует. Нарушаются планы дальнейшего развертывания работы в глубоком стратегическом тылу противника. Еще раз попытайтесь установить судьбу Самсона и его людей. Проявите максимум осторожности».
Бадаеву было известно, что фашисты блокировали группу Самсона в катакомбах в Дальнике. Бойцы бадаевского отряда уже пытались отыскать проход в Дальницкие катакомбы под землей, но это им не удалось. Теперь Бадаев решил пробраться туда другим путем. Идти следовало ему самому, так как другому человеку товарищи из отряда Самсона могли не поверить, приняв за провокатора. Бадаева же Самсон — Константин Гласов — знал лично по совместной работе в органах НКВД.
Были и другие причины, требовавшие его присутствия в городе. Бадаева беспокоила непонятная бездеятельность «хозяина» мастерской по ремонту примусов и керосинок Бойко, почти отстранившегося от руководства своим отрядом. Командир решил начистоту поговорить с ним, выяснить, почему тот не выполняет прямых его указаний, представляя дело так, что бороться с врагом нет уже никакой возможности. К Бойко Бадаев собирался зайти после встречи с Гласовым.
С большим трудом командир убедил совет отряда разрешить ему выход в город.
Проводником Бадаев собирался взять Гаркушу. Командир души в нем не чаял и всегда радовался его приходу: от старика и его устрашающих размеров самокрутки в прокуренных усах веяло чем-то таким домашним, мирным, что при одной мысли о нем у Бадаева теплело на душе.
Старый горняк явился в штаб отряда под вечер, как всегда проникнув в лагерь одному ему известными ходами. Первым делом он зашел к командиру и подробнейшим образом доложил ему обо всем, что удалось увидеть и услышать в городе. Когда Гаркуша закончил свой рассказ, Бадаев спросил у него:
— Дед Иван, можешь провести меня в Дальницкие катакомбы?.
— Нет! — неожиданно сердито ответил старик. — Все ходы оккупанты бетоном залили, а которые оставили, так газу туда напустили. Так что идти туда — верная погибель.
— Надо же людей выручать…
— Думаешь, мне их не жалко, людей-то? В городе говорят, что и в живых там никого не осталось — позадыхались все начисто! А пробираться туда ежели и можно, так только не тебе, голубчик: командир ты и идти на верную погибель не имеешь права! — старик зашелся долгим кашлем от досады на такого непонятливого человека.