Тогда же примерно мне поручили освещать заварушку на Карибском море — так, ряд ничтожных стычек всего-навсего, — а когда я вернулся, оказалось, что он живет у меня в доме. Я по обыкновению оставил ключ у своей замужней сестры (бзик моего отца, они у него бывали, — мол, мало ли что может случиться — я же соблюдал семейные традиции), и каким-то чудом он этот ключ у нее выклянчил: как-то, выяснилось, ее убедил, что она заслужит признательность потомства, допустив его под кров, соразмерный его качествам.
— Соразмерный твоим качествам, — протянул я нараспев. — Так-так, она, стало быть, понимает эти качества чересчур буквально. Ладно, Илья, ты хорошенько попользовался моим жильем. Хватит. Убирайся. — Чашки были грязные, все до единой, и он опустошил мои запасы виски. — Ты гулянки тут закатывал, — заключил я.
— Я разве виноват, Эдмунд? У меня в последнее время так много знакомых завелось.
— Вон отсюда.
— Ах, зачем так грубо. Знаете наверху те маленькие комнатки? Со стеклянной крышей? Спорим, там раньше жила служанка? Вы и не почувствуете, что я там, это я вам гарантирую. Ну где еще мне взять столько прекрасного света? В участке, там еще хуже, чем в подвале было, одни сорокасвечовые лампочки в ходу. Муниципалитет скареден неимоверно. А что мне останется, если зрения лишусь?
— Мой ответ прежний: нет, — сказал я. — Убирайся.
Он меня одарил снисходительным смешком:
— А недурственно. Ловко. Поэт. Ответ. Нет.
— Но я не шучу. Ты тут не останешься. Кстати, — сказал я кисло, — я-то считал, ты уж давно простился со своим стихом.
— Думаете, про глаза это у меня так, ради красного словца. Вот, смотрите, — он сунул в карман свой кулачище, выгреб очки, нацепил. — Пока вас не было, пришлось приобрести. Довольно сильные для моего возраста. Мне нельзя перенапрягать мою радужную оболочку. Эти окуляры обошлись чуть ли не в месячное жалованье на бывшей моей работе.
Тут я в него вгляделся попристальней. Он поминал о качествах, скорей речь следовало бы вести о количествах: он, пожалуй, еще подрос, не вверх, собственно, вытянулся, не вширь раздался, а текстурно укрупнился, что ли, и проверить этот факт можно было, кажется, только ткнув в него чутким мизинцем. Он разгуливал в исподнем. Впервые я отметил, сколь удивительно он волосат. Плечи и грудь — густая чаща, бицепсы — затененные порослью взгорья. Мне открылось, насколько он себе цену знает; торс держит так, будто его обрел среди античных обломков, гордо в нем угадав воительские черты.
— Давай, одевайся, — я уже визжал.
— В доме совсем не холодно, Эдмунд.
— Зато холодно на улице. Давай-давай, уматывай. В одежде или без. Вон отсюда.
Он поник головой, и я с удивлением заметил, как торчат у него уши.
— Но это вышло бы нехорошо.
— Ничего, переживу. И не волнуйся ты, пожалуйста, за мои чувства.
— Не только о вас речь. Я оставил Сильвию одну наверху, когда вы пришли.
— Ты хочешь сказать, что прямо сейчас у тебя в этом доме девушка?
— Ну, — он кротко согласился. — Но ты же не возражаешь, Эдмунд? Уверен, ты не возражаешь. И самому не чуждо, а?
Я дошел по лестнице до нижней ступеньки и заорал:
— Довольно! Спускайтесь! Убирайтесь!
Ничто не шелохнулось.
— Вы ее травмировали, — сказал он.
— Избавься от нее, Илья, не то я вызову полицию.
— И очень мило будет, — протянул он задумчиво, — они так любят мои стихи. Всегда читаю им вслух в участке. Послушайте, если вы хотите, чтоб я ушел, хорошо, я уйду, а с Сильвией можете разбираться сами. Дом у вас, конечно, просторный, дом у вас шикарный. Мебель чудная. Я, конечно, уж попользовался. Ваша сестра мне кое-чего порассказала — очень интересные дела. Ваша сестра глубоко верующая особа, да? Моральная, как и ваш папа. Такой забавник был ваш папа — подобный пункт в завещание включить! Блуд в пределах данной недвижимости.
— Да о чем речь? — Но я и сам заметил, сам уловил в своем осмотрительном вопросе совершенно неуместный жар.
— Сестра ваша упоминала. Упоминала просто, что ваш папа вам оставил дом только на том условии, что вы ничего такого себе не позволите, что бы навлекло позор на этот дом, а как только себе позволите, дом тут же отходит к ней. Ей-то, в общем, и не надо, ей зачем, но все ж таки не вредно, учитывая, сколько у нее детишек, — я, конечно, за что купил, за то и продаю. Мне кажется, вы бы не хотели, чтоб я ей сообщил насчет Регины на прошлой Пасхе, а? Вот видишь, Эдмунд, ты и сам вспотел, посмотри только на свой воротничок, и зачем же так несправедливо требовать, чтоб я оделся?