Постепенно мысли и чувства Игоря приходили в порядок. Вспоминая свое недавнее поведение, Игорь как-то недоумевал. Он ли это был? Психовал, обижался, злился… На кого? На ту, в ком видел единственное свое спасение. На ту, которую любил… Не руку помощи протягивал ей, пытаясь вытянуть из требовательных рамок прошлой жизни, а выдвигал эгоистичные ультиматумы… Смерть Сана, окончательно осознанная Игорем и признанная, как факт, убрала из мыслей Критовского главный раздражитель. Теперь Игорь мог рассуждать более или менее логично. Но теперь логично не могла рассуждать Вера.
«Я дождусь. Смирюсь с необходимостью этого ожидания. По инерции, на автопилоте, как угодно…Но дождусь. Буду пить таблетки от депрессии, работать над собой, в группу психологической реабилитации запишусь… Любую чушь сделаю, лишь бы не сойти с ума до того, как она вернется. Только пусть вернется, ладно?»
Усидчивостью и трудолюбием, смирением и мольбами Игорь пытался подкупить вечность. Молил выключить эту сверлящую, ноющую боль в глубине грудной клетки. Выключить и тем самым дать возможность не дергаться, оставить Веру в покое, не вмешиваться, оставляя ей свободу самостоятельного выбора. В то же время молил вразумить Веру, дать понять ей ценность истинных чувств, убедить вернуться…
Но вечность была неподкупна.
Подобно тому, как настоящее творчество не клюет на «червяка» мнимого усердия, так и судьба не «покупалась» на заверения в вечном послушании. Раз заслужил, – будешь отвечать. И никакие мольбы не выключат боль. Никакие попытки договориться не скостят срок.
Это Игорь понял, столкнувшись глазами с притаившимся в глубоких морщинистых расщелинах колючим взглядом Ромула. Верин наставник поджидал Игоря в дальнем от лифта углу лестничной площадки. Стоял, не шевелясь, и молча наблюдал, как Критовский, внезапно для самого себя решивший вернуться домой, выходит из лифта и, позвякивая ключами, лезет в замочную скважину. Почувствовав присутствие постороннего, Игорь обернулся и панический страх на миг парализовал его.
«Нет! Мир не может быть таким жестоким! Только не она!»
С хорошими вестями старик бы сюда не явился.
– Нет, – Игорь уже говорил вслух, – Ведь, правда же, «нет»? С Верой ведь ничего не случилось? Она ничего не сделал с собой? Правда? Я готов платить за все, но не такой же ценой… Она ведь жива?
Ромул на несколько мгновений утратил свою невозмутимость. Суровые черты лица вдруг поплыли, сделались обычными старческими и удивленными до предела.
– Вы, часом, крышей не поехали, молодой человек? – недовольно проскрипел Ромул и даже постучал себе костящками пальцев по лбу, для убедительности, – Надо ж такое придумать. Что одна, что другой…
Образ сурового аскета-наставника, нарисованный Верой, моментально развеялся. Игорь смотрел на ворчливого старика с восточными чертами лица, но совершенно родным, советским образом мысли.
– Фильмов вы бесстыжих насмотрелись, что ль? – пожал плечами старик, – Я к нему с просьбой, а он, оказывается, и сам немного «того».
На этот раз накидать любого угодного смысла в загадочное «того» предстояло Игорю.
– Нет-нет, что вы, я в порядке. Просто испугался за Веру очень. Да вы проходите, – захлопотал Игорь, – О чем вы хотели попросить. Я к вашим услугам…
Ромул не пошевелился, но отвечать начал.
– Поговорить надо. Тебе с Верой.
– Это она просила передать? – кулаками в стены грудной клетки затараторила надежда.
– Нет. Это я так думаю. Кроме тебя, на неё никто влияния не имеет.
В этот момент Ромул сделался ужасно похожим на Жэкину маму.
– А в чем надо влиять?
– Вера хочет уехать. Отказаться от всего и уехать. Это глупо.
– Отчего отказаться, куда уехать?
– А ты не знаешь? – старик прищурился. Игорь отрицательно помотал головой, – Раз не знаешь, значит, зря я сюда пришел. Извини. Значит, и ты уже не влияешь.
Старик развернулся и неспешно двинулся вниз по лестнице.
– Стойте! – в два прыжка Игорь оказался впереди Ромула, порезался о гневный взгляд старика, отошел с дороги и засеменил радом, – Может, влияния я и не имею, но знать должен. Поймите же… Остановитесь, объясните толком…