А мы не глядели, и бед
С обидами не подытожили,
И вынесли вес этих лет,
И выжили, дожили, ожили.
И помнили только одно:
Что нет ни второго, ни третьего,
Что только такое дано,
И нет за Москвой Шереметьева,
А лишь незабудки в росе,
И рельсы в предутреннем инее,
И синие лес и шоссе,
И местные авиалинии.
СВОБОДА
Не готов я к свободе —
По своей ли вине?
Ведь свободы в заводе
Не бывало при мне.
Никакой мой прапрадед
И ни прадед, ни дед
Не молил христа ради:
«Дай, подай!», видел: нет.
Что такое свобода?
Это кладезь утех?
Или это забота
О себе после всех?
Счастье или несчастье,
Сбросив зависть и спесь,
Распахнуть душу настежь,
А в чужую не лезть?
Океаны тут пота,
Гималаи труда!
Да она ж несвободы
Тяжелее куда.
Я ведь ждал ее тоже
Столько долгих годов,
Ждал до боли, до дрожи,
А пришла — не готов.
ЭСТАКАДА
Я иду по эстакаде —
Эстакада хороша!
Но душа опять в досаде:
За душою ни гроша.
А на эстакаде снегу,
Как на кладбище в селе…
И несладко человеку,
Если сам он по себе.
Я иду, замерзши зверски,
Чем-то родственный зверью,
И поскольку больше не с кем
С эстакадой говорю:
«Лихо ты своё сказала —
Хоть в бетоне, а легка,
Аж до Рижского вокзала
От Сокольников легла!
Перехватывает горло,
Чуть начну про это речь:
Каждому бы так просторно
На сердце навечно лечь!..»
Стих не жалобная книга,
А полундра и аврал!..
Но для праведного крика
Маловато я набрал.
И несу свою бодягу
Никому ни ко двору,
И не ведаю, где лягу,
Если все-таки помру.
Л. Лазареву
ВОЕННЫЙ ОРКЕСТР
На площади на Маяковской
Гремят барабаны и медь.
С охотою не стариковской
В толпу затесался смотреть.
Во всю батальонную силу
Играет оркестр духовой,
Как вырыли немцу могилу
В суровых полях под Москвой.
И холодом бьет по подошвам
Знакомая звонкая дрожь,
И помню, что все это в прошлом,
В сверхпрошлом, а всё-таки, все ж…
И с мукою давней и тайной,
И с полупонятной тоской
Гляжу, как, свернув с Триумфальной,
Идет батальон по Тверской…
Пошли косяком годовщины,
А жизни остался лоскут;
И вроде совсем без причины
Последние слезы текут.
ЛЕТО
Ну и стояло пекло!
Ну, доложу, пекло!
Тут не опишешь бегло,—
Время едва текло.
Парило и парило,
Дерзкий держался зной.
Словно планёр, парило
Лето над всей землей.
Молодо, яро, добро,
Жадно земля жила.
И неправдоподобно
Я умолял:
— Жара,
Надобно продержаться!
Раз уж твоя страда —
Страждь! Вдруг тебе удастся
Сразу и навсегда!
Жарь же, раскочегарь же!
Я ж тебя не продлю…
Но на декаду раньше,
Не по календарю,
Перед рассветом оземь
Хлопнулись небеса,
И потянулась осень,
Плач дождевой начался.
ЖИВОПИСЬ
Лето в городе Гороховце,
Белое и рыже-золотое,
Все в полдневной солнечной пыльце,
Все помолодевшее от зноя.
Крохотный и древний городок
Возле Клязьмы прикорнул укромно,
И ему, наверно, невдомек,
Что отныне лето в нем огромно.
Как охота мне в Гороховец!
…Ошалев от зелени и света,
На холсте он уместился весь,
И в нем лето и все время — лето!
Никаких ни осеней, ни зим —
Лето — в ржави крыш и колоколен!
…Разве ж этак мы изобразим,
Нарифмуем или наглаголем?
Разве нам дана такая власть?
Разве найдено такое слово,
Чтобы краской на бумагу класть —
И тебе — пожалуйста! — готовы