Слушает Илья Трофимович и все понимает.
Вышли военком с шофером. Отблагодарили хозяев.
Запер Бухонько баян на крючки, хозяину отдал:
— За твой инструмент… если на специалиста попадешь, дедушка, полторы тысячи выложат.
Отнес Илья Трофимович баян в мастерскую, в сундучок спрятал, на хитрый ключ запер, потом прощаться с гостями вышел. Затарахтела машина.
— Ну, покорно благодарим.
— Не за что! Еще приезжайте… Подождите-ка! Ну…
Тронулась было машина и снова стала.
Остановил Илья Трофимович гостей, хочет дальше продолжать, а не может — волнуется.
— Я вот что надумал… — Лицо его дрогнуло, и он глухо договорил: — Баян уступить хочу!
Военком широко раскрыл глаза.
— У нас четыреста рублей всего…
— За четыреста!.. Главное, что инструмент в хорошие руки попал.
Проговорил, и вроде полегчало. Отрезал — кончено. Твердохлебовы на слово крепки.
Выпрыгнули военные из кабинки. Военком колеблется:
— Это неладно, Илья Трофимович, выходит. Вещь дорогая.
— Чего там дорогая — труд инвалидный… Тащи, Анька, баян.
Пишет расписку Илья Трофимович, руки трясутся. Не поздно еще перерешить; поторопился, мол, передумал…
Дрогнуло перо, остановилось… Оглянулся — тащит Анька баян, принимает его Бухонько и так бережно берет…
Обмакнул перо в чернильницу, дописал и расписался.
— Считайте, Илья Трофимович!
— Чего считать, не на ярмарке.
Пожали руки и уехали. Постоял у порога Илья Трофимович, посмотрел, как пылит дорога, и медленно прошел в мастерскую.
На старости лет Ардальон начал бриться. Причиной тому был повод смешной и, по правде говоря, малоуважительный. Случилось однажды Ардальону быть на съезде животноводов в областном городе. Народу — силища собралась, а бороды ни у кого нет. И вот стали на съезде фотографии снимать. Выбирают, понятно, для газеты самых заслуженных, которые делом прославились. Конечно, и сам Ардальон Твердохлебов — работник не последний, но на съезде он дал себе ясный отчет, что между другими делегатами ему еще гордиться нечем.
И вдруг слышит, сзади шепчутся:
— Для разнообразия того бы, с бородой…
Оглянулся — фотографы.
— Отец, на минуточку можно? Снять хотим.
И смешно и досадно старику стало.
— Что же это выходит: кого за хорошие дела снимаете, а кого за красивую бороду? А если б я бритым был, значит, вам без надобности? Эх вы, редакторы!
Фотографироваться не стал, а, уезжая из города, зашел в парикмахерскую и побрился. Только усы пожалел и оставил. Посмеялись поначалу над ним в Лысогорье, но беззлобно.
— Вот что значит — в городе побывал!
Бритый Ардальон больше походил на брата, да с годами и в характере появилось что-то общее. Стал он разговорчивее и ласковее.
Вот хотя бы сегодня, когда гости были, он ездил в город. Приехав, первым делом зашел к Илье Трофимовичу.
— Слышал, баян продал? Или деньги понадобились?
Ничего Илья Трофимович не ответил.
— Тысячу рублей давали — не продавал, а тут расщедрился — за четыреста сторговался?
— Не в деньгах дело…
— Понимаю, — усмехнулся Ардальон. — Покупатель такой нашелся, что сам отдал… через совесть.
Ардальон говорил задушевно, по-дружески.
— Ничего… Дело мастера боится: новый еще лучше сделаешь.
— Нет, брат, не возьмусь…
— Что так?
— Глаза не те стали — не управлюсь… И все одно, такого не сделаю.
Илья Трофимович махнул рукой:
— Радио себе теперь поставлю.
— И то…
Слухом земля полнится. Должно быть, сам военком написал про мастерство Ильи Трофимовича в газету. Народ в Лысогорье грамотный, кого не увидишь, от всех один разговор:
— Читал про себя, Илья Трофимович?
Хоть и по сердцу пришлась старику заметка (вырезал ее и в сундучок спрятал), но на людях вид делает, что трогает она его мало. Даже иной раз перечит:
— Написать-то написали, да вот не совсем правильно… Пишут: «Мастер-самородок», а какой я есть самородок, если дело на заводе постиг? Да завод-то какой! По тому времени первейший завод был… Один на всю Россию самолеты собирал! Так что «самородок» — слово здесь не подходит.
Побурела, посерела трава. Лес на той стороне реки ровно ковер расшитый, и тихо в нем: улетела хлопотливая птичья мелочь. Хорошо в эту пору рыбакам. Отцвела река, проголодалась рыба, на приманку стала жадной и повадливой.
По утрам морозец. Ледок под листьями похрустывает. Надевает на рыбалку Илья Трофимович старый полушубок — зябок с годами стал, но охота пуще неволи. И не то что рыба ему нужна, но уж очень он к простору привык, жаль последних ласковых дней.