Она не охотилась, она пыталась спасти себе жизнь. Либо они, либо она. Так он говорил.
«Я не хочу тебя убивать, Эби. Дай мне шанс.»
— После двадцатой девушки, — она исправилась, кашлянув, — жертвы, я поняла, что никто ничего не сделает. Что полиция и ФБР понятия не имеют, кто такой Миннесотский Сорокопут и почему он похищает девушек, похожих на меня. Наверное, с твоей помощью его бы поймали, но что вышло, то вышло, — Эбигейл усмехнулась, надеясь, что он не обратит внимания, что она так и не ответила на вопрос.
Грэм кивнул, и ей стало интересно, какой же он на самом деле без всех этих лекарств, и от чего он прятался за убийственными дозами нейролептиков. Скорее даже, от кого. Может, они оба прятались от одного и того же?
— Я читала дело. Ты действительно виноват в смерти того парня на железнодорожных путях?
Грэм некоторое время смотрел на огонь.
— Да, — наконец произнес он, и его признание тяжело повисло в воздухе.
— Почему?
— Я видел, как он привязал собаку на путях где-то за неделю до нашей прогулки. Он думал, что ее смерть будет забавной. Я подумал, что его собственная будет еще забавнее.
— Вот же мелкий уебок, — Эбигейл снова кашлянула под чужим взглядом и исправилась. — Не ты. Я про этого пиздюка на рельсах. Чья была собака?
— Обычная дворняжка.
— Знал, небось, что не стоит трогать соседских, еще искать начнут. Так, значит, ты убийца. Не боишься, что я тебя сдам?
Эбигейл вернулась к лапше, чувствуя себя на удивление расслабленной. В какой-то мере она его понимала и не могла с точностью сказать, что сделала бы сама на его месте. Может, в других обстоятельствах смерть пацана висела бы на ее совести. Хотя и того, что есть, вполне хватит, чтобы попасть в ад до конца времен.
— У меня вышел срок давности уголовной ответственности, — хмыкнул Грэм. — Убийца, говоришь. Я два года был полицейским и не раз использовал пистолет по назначению.
— Тогда чего ты накосячил с этим, как его, «Сотней»? С похмелья был? Или тоже что-то увидел?
— Я… — Грэм прислонился плечом к стене, вдруг резко повернул голову в сторону арки и тихо спросил: — Ты слышала?
Эбигейл громко сглотнула в тишине — шум дождя стих, пока они говорили.
— Нет.
— Я думал, это из-за ливня или от соседей.
Он сделал несколько шагов к темному проему, прислушиваясь.
— Да что там?
— Я слышал музыку.
— Ты рехнулся так пугать?! — Грэм получил от нее в грудь грязной пластиковой вилкой и моргнул. — Больной придурок. Я думала, там привидения.
— Ты веришь в привидений?
Эбигейл нестерпимо захотелось открутить Грэму голову. Неудивительно, что этот идиот не ладил с людьми.
— Знаешь, до встречи с тобой я и в экстрасенсов не верила.
Она поднялась с пола, взяв с собой пистолет.
— Я не экстрасенс.
— Ага.
— Правда.
Грэм снова резко повернул голову в сторону коридора, будто услышав громкий звук.
— Прекрати так делать, ты меня пугаешь! — В этот раз она толкнула его в плечо. — Если ты действительно слышал музыку, пошли проверим.
— Я тебе меньше получаса сказал, что это место мне не нравится.
— Музыка страшная?
— Нет.
— Заунывный хор? Жуткий орган? Детский голос, поющий считалочку?
— Тебя пугает детский голос?
— Если он звучит в незнакомом доме, еще как, — прошипела Эбигейл.
— Но ты легко справишься с ребенком, — заметил Грэм, нахмурившись.
— Я не хочу справляться с ребенком, который поет считалочки в гребаной темноте! — Она снова толкнула его в плечо. — И я не хочу слышать такие вопросы от того, кто даже с фантомной музыкой справиться не может. Что там такого ужасного? Техасское кантри?
— Нет. — Они вместе сделали несколько шагов ближе к арке. — Я думаю, это было пианино. Но какое-то странное.
— Я видела одно в гостиной.
Грэм несчастно посмотрел на нее, смахивая на потерявшееся дитя.
— Да не парься ты. Музыка же не настоящая. Все, что ты слышишь — не настоящее, а любого из плоти и крови я застрелю при первом движении. — Эбигейл заправила патрон в дуло. — Видишь? Я тебя прикрою. А теперь пошли проверим это самостоятельное пианино.
Уиллу не нравился этот дом, и он чувствовал, что и дому они тоже совершенно не приглянулись. Неудивительно. Уилла всегда считали слишком опасным, чтобы приглашать в гости. Ощущения от разума хозяина тоже были не самые приятные и напомина бесстрастный часовой механизм.
Мелодия пробралась к ним в фойе, как тихая капель, сначала прячась за звуками природы, а затем исподволь, втихаря завладела его вниманием, оборвавшись слишком рано, чтобы Уилл успел что-либо понять. Как фраза, брошенная в спину.
Он вернулся в гостиную вслед за Эбигейл и обошел стол с черепами, держась от них подальше. Уилл не сказал, что видел кое-что, когда коснулся костей. На секунду вместо бойлерного контейнера он увидел жестяную ванночку, в которой бился о стенки в кипящей воде детский белый череп. Он прервал видение, не на шутку испугавшись. Чей это был череп? Почему хозяин представлял его вместо животного? Все эти вопросы оставались пока без ответа, так как без эмоций хозяина Уилл не мог сказать точно, что значило его видение. Его фантазия? Его прошлое?
Эбигейл осмотрелась по сторонам и уперла руки в бока.
— Ну.
— Это не пианино.
— А по-моему самое пианинистое пианино из всех, что я видела. Точнее, рояль. Знаешь, на таких еще играют на больших приемах и в фойе отелей. Я по телеку видела.
Уилл покачал головой, рассматривая изысканную резьбу и инкрустацию золотистыми цветами вдоль черного лакированного корпуса. Он подошел ближе и сел на скамейку, обитую мягким зеленым шелком.
— Рояли гораздо короче. Кроме, конечно, концертных, те могут быть до трех метров длиной. Это клавесин. Его можно узнать по широкой доске, закрывающей клавиши. Она называется «клап». Смотри, — Уилл поднял крышку, показав две клавиатуры, расположенных лесенкой одна над другой.
— Ты умеешь играть? — Эбигейл приблизилась к нему со спины.
— На пианино. Ничего впечатляющего, обычные этюды. Клавесин довольно сложный инструмент даже по обычным меркам, невозможно регулировать глубину звука или громкость, если только не навесить дополнительные струны.
— Мистер Претенциозность года этот Лектер. Обычные люди выбрали бы гитару.
Уилл подвел раскрытую ладонь к нижней клавиатуре и замер над клавишами, ощущая странную вибрацию от клавесина. От инструмента исходила теплая волна воздуха, ласкающая кожу. Он прикрыл глаза и едва коснулся гладких клавиш кончиками пальцев. Мелодия только этого и ждала, хлынув вокруг легким, нервным течением, медленно и печально разворачивая главный мотив. Звук от струн выходил отрывистым, холодным, словно каждый щипок проходил не по струне, а по сердцу Уилла, принося легкую боль.
Комната превратилась в лиственный лес на опушке, вокруг выросли светло-коричневые деревья, одинокие колоски от светильников шелохнулись от ветра и мелькнули бока зебр и горных антилоп с высокими рогами среди сухой травы. Он был там, вдыхал ночной воздух, слышал, как вместе с мелодией кокетливо кричат ночные птицы.
Всего лишь далекое эхо, золотистая сеть из звуков, окутавших его разум и исцеляющих его.
— Эй, — Эбигейл сжала его плечо, вытащив Уилла на поверхность. Он обернулся, и ее взгляд был мягким, от руки исходила тревога и симпатия. — Сыграй, что слышишь.
— Я не смогу. В смысле, хозяин дома играет гораздо лучше, мне не повторить это, даже если тренироваться каждый день следующие пять лет. Он даже паузы не делал между…
Эбигейл улыбнулась, и Уилл впервые пожалел, что не мог повторить за ней простое растяжение губ.
— Давай что-нибудь попроще. Для неискушенного слушателя.
Она села рядом, и Уилл, после доли сомнений, сыграл первый же пришедший на ум менуэт.
— Красиво. Что это?
— Анна Магдалена. Бах.
— Мне нравится. Эта штука как арфа, только горизонтальная. В твоих видениях он и правда красиво играет?