Когда пришло время отдавать ее в школу, в семье возникла проблема. В Альтеа хорошей школы не было, а возить внучку каждый день хотя бы в Бенидорм Густаво и Габриэла не могли: гостиница отнимала слишком много времени.
– Нужно, чтобы ребенок получил приличное образование, – заявила приехавшая из Мадрида Соледад. – С собой я ее забрать не могу: работа, гастроли… Мне сейчас просто некогда присматривать за ней. Может, отдать ее в какую-нибудь закрытую школу в Швейцарии? Филипп поможет с оплатой.
Но этому решительно воспротивилась Габриэла:
– Что девочке делать в этой стране безбожников?! – возмущенно воскликнула она. Будучи ревностной католичкой, сеньора Эставес искренне считала всех протестантов предавшимися дьяволу.
– Филипп, кстати, предлагал Англию, там же масса частных школ. Но я не в восторге от этой идеи, – задумчиво протянула Соледад. А Люсия, услышав о том, что ее, может быть, отправят в Англию, расплакалась.
Она не любила Англию. Каждый год Филипп забирал ее к себе. Они исколесили всю страну, побывали в Шотландии, Уэльсе, даже в Ирландии. Это были очень интересные и увлекательные путешествия. Но после солнечной Испании остров казался Люсии холодным и угрюмым. Здесь все было чужим: сдержанные, замкнутые люди, вечно сырой климат серого Лондона. А эта ужасная английская еда! И потом, там никто не танцует на улицах, не распевает под гитару страстные песни о любви. Люсия ощущала себя испанкой. Ее дом был в Валенсии.
Только нежная любовь к ней Филиппа скрашивала эти поездки. Соледад она с самого детства воспринимала как далекую звезду – прекрасную, яркую, которая появлялась и исчезала, живя своей, совершенно отдельной жизнью.
С отцом все иначе. Несмотря на разделяющее их расстояние, девочка всегда ощущала его теплое участие и интерес к себе. Когда он был рядом, она чувствовала себя защищенной. Филипп обладал легким, спокойным характером и чувством юмора, которого порой так не хватало Соледад.
Но в Англию она все равно не поедет! Тем более что это вредное место чуть не погубило ее маму…
Когда Соледад вышла замуж за Филиппа, она переехала к нему в Лондон. Филипп заканчивал Королевскую консерваторию, а Соледад намеревалась выступать здесь и, если удастся, преподавать фламенко. Благодаря своему уже громкому имени и связям мужа она легко нашла работу.
Жизнь была радостной. Филипп знал почти всю лондонскую богему, и они умели весело проводить время. Кроме того, благодаря мужу Соледад занялась самообразованием, наверстывая упущенное за многие годы.
Но потом родилась Люсия, и это резко изменило привычный уклад жизни. А снова приступив к репетициям после рождения дочери, Соледад поняла, что сырой климат Англии ей противопоказан. У нее начали болеть суставы и спина.
Требование врачей было категорическим: никаких физических нагрузок. Иначе начнется резкое ухудшение. Она пришла в ужас. Ее жизнь, ее мечты рушились на глазах. Она не рождена быть домохозяйкой! Муж, ребенок, дом – все это прекрасно, но для счастья явно недостаточно!
Соледад впала в самую настоящую депрессию. Она целыми днями лежала на диване или сидела и курила сигары, уставившись в одну точку. С Филиппом она не разговаривала, на крошечную дочь почти не обращала внимания. Так прошло какое-то время. Филипп показывал ее разным врачам, но ничего не помогало, лучше ей не становилось.
Однажды, вернувшись домой после концерта, Филипп застал жену в гостиной в довольно необычном состоянии. Она сидела в кресле с закрытыми глазами, а по лицу ее блуждала мечтательная улыбка. Соледад улыбалась! Такого не случалось уже тысячу лет! Но на приход Филиппа она никак не реагировала… А потом вдруг резко встала, вышла на середину комнаты и начала танцевать. Движения ее показались Филиппу странными. В них не было обычной четкости, но присутствовала какая-то неосознанная ярость, словно Соледад хотела выплеснуть всю боль и отчаяние, накопившиеся за эти долгие последние месяцы. Филипп застыл на пороге, боясь пошевелиться.
Но так же внезапно, как и начала, Соледад остановилась, упала ничком на диван и зарыдала. Филипп бросился к ней. И тут же почувствовал резкий запах спиртного. Он недоуменно огляделся по сторонам. На полу за креслом лежала бутылка из-под виски, похоже, в ней еще что-то оставалось… Он с трудом мог поверить своим глазам. Ла Валенсиана никогда не пила ничего, кроме вина, да и то в очень умеренных количествах. Он коснулся плеча жены:
– Соледад, любимая… Что случилось?!
Она повернула к нему мокрое от слез лицо:
– Что тебе нужно?
– Ничего. Я просто пришел домой. С кем ты пила виски?
– Ни с кем. Я выпила все одна. И оставь меня, наконец, в покое! – С этими словами она отвернулась и зарыдала снова.
Истерика длилась часа два. Филипп не знал, что предпринять. Он метался по квартире в поисках лекарств, и ему никак не удавалось ее успокоить. Она то плакала тихо, как обиженный ребенок, то начинала кататься по ковру, и при этом ее гибкое тело корчилось, словно от невыносимой боли, а из горла, вперемешку с рыданиями, вырывались какие-то хриплые испанские проклятия. А потом Соледад начала крушить все, что находилось в гостиной, и Филипп совсем растерялся. «Нужно срочно вызвать врача», – мелькнуло у него в голове. Но тут ей стало дурно. Застонав, она побежала в ванную…
Остаток ночи прошел ужасно. Соледад бесконечно рвало – не привыкший к крепким напиткам организм не прощал ей этой эскапады. Совершенно измученная, бледная, она лежала в кровати, трясясь от озноба, а Филипп пытался напоить ее раствором марганцовки, подносил таз, менял полотенца и готовил чай. Заснуть удалось только под утро. Почти весь следующий день Соледад провела в постели.
Для Филиппа эта история стала последней каплей, чтобы понять: пора предпринимать решительные меры. И через пару дней, когда Соледад окончательно пришла в себя, он купил им с Люсией билет, отвез в «Хитроу» и самолично усадил в самолет, вылетающий в Валенсию. Он чувствовал, что его семейной жизни наступил конец. Ему было горько, но, как человек творческий, Филипп понимал, что творится в душе Соледад. Она не могла без танца. Творчество было для нее смыслом жизни. И, лишенная его, она погибала. А этого Филиппу хотелось меньше всего на свете.
Он очень любил жену и надеялся, что в привычной обстановке она поправится, придет в себя и сумеет наладить жизнь – свою и маленькой Люсии. Так они и расстались: без сцен, без упреков. На прощание Филипп нежно поцеловал жену и дочь, Соледад заплакала.
Маленькая Люсия не была посвящена в подробности разрыва, но знала, что маме в Англии очень плохо и теперь она старается не бывать там даже на гастролях. Однако поездкам в Англию Люсии Соледад никогда не препятствовала и теперь даже готова была отправить ее туда учиться, если девочка сама этого захочет. Но Люсия не захотела. И тогда, после некоторых раздумий, ее отдали в лучшую частную школу Валенсии. Люсия жила там всю неделю, а на выходные дедушка забирал ее домой.
Девочка училась хорошо, особенно успевая по гуманитарным предметам. В школе она обзавелась множеством подружек, что было нетрудно: Люсия унаследовала легкий характер и чувство юмора отца. Но она отчаянно скучала по родителям. На каникулы ее возили то к одному, то к другому. Но этого было явно недостаточно.
Затаив дыхание, она слушала рассказы о дальних морях, на которых ее подруге Кармеле удалось побывать с отцом. И, слушая ее, Люсия страстно мечтала сама отправиться в какое-нибудь удивительное путешествие…
С Кармелой Моралес она познакомилась в Альтеа.
Теплым майским утром шестилетняя Люсия прогуливалась по пляжу неподалеку от гостиницы. Собирая ракушки, она увлеклась и не заметила, что отошла уже довольно далеко. Но в какой-то момент, когда солнце стало слишком припекать ее уже загорелые до черноты плечики, девочка сообразила, что, наверное, пора возвращаться. Слегка растерявшись от вида незнакомого пляжа, она стала оглядываться по сторонам, соображая, как ей попасть в гостиницу, белое здание которой с мавританскими башенками скрылось за изгибом берега. И тут она заметила девочку, сидевшую в красном шезлонге под большим красным зонтом.