Тогда я вспомнил, как Капо учил нас играть на чем угодно. И по какому то наитию стал наигрывать мелодию Славки, дергая их в такт этой мелодии. Жернова медленно двинулись, но чувствовал, что это не то. У меня сейчас сердце не лежало к этой забавной песенке. Интуитивно я понял, что Спеа сейчас не к месту. Я попробовал Гальд. Но он тоже не пошел. Я вообще его не слишком любил, если честно. И тут я загрохотал воинственную песню речевку Сейда.
Жернова закрутились веселее. Я как наяву увидел, как лунные волки несутся по равнине. Почувствовал, как они рождаются в тумане. И что им нужна только цель. Вспомнил Гюнтера, представил, что они разрывают его разум на части. Меня захлестнула злоба на этого говоруна, эксплуатировавшего чужие успехи. Я увидел себя на его месте- известным, богатым, знаменитым и подлым. И остановился.
Я много сделал в ту ночь.
Но именно этой остановкой я горжусь больше всего.
Когда я остановился, то внезапно почувствовал, что окружающее меня болото, столь безжизненное на вид, то же имеет свой медленный, но все ритм жизни. Что оно, отравленное и застывшее по воле человека, все еще медленно, но живет. Что вода, пусть и медленно, по капельке, но движется по нему, что какие то растения каким то чудом, но еще выживают в этих мертвых топях.
Я опустил голову вниз. И в свете луны, проникавшем сквозь открытое окно, увидел мертвого Артема. Он плавал в воде, в которой я стоял по колено. Его здоровое, огромное тело как будто бы усохло, сжалось, уменьшилось внутрь. На лице лежала печать измотанности и полного истощения. Рядом с ним плавали и другие тела, среди которых я узнал Готку, чье худое тело то же выглядело каким то усохшим. И еще многих, многих других, и все они были такими же измотанными и истощенными, как и Готка с Артемом. Казалось что вода под моими ногами набита этими покойниками, как консервная банка шпротами.
И вдруг сквозь эти тела я увидел комнату, где лежал Славка. Сейчас он стоял, стоял в свете луны на своих ногах, на глазах наливаясь силой от ее лучей. Рядом с ним, немного в тени, стоял Сергеич. И они оба как будто бы разбухали от этой силы, буквально светясь этой странной, синевато-мертвой энергией смерти, которую я видел в морге.
Я хотел поднять голову и не смог, настолько я был слаб. Мои руки опустились на жернова и я увидел, что на них вырезаны те самые руны, которые я видел на руках Капо. И что эти руны, буквально набухнувшие от моей крови, сковывают жернова, всю эту мельницу, по которой, как я сейчас ясно видел, они разбросаны, как крысиные следы, в странном, противоестественном порядке.
Непонятно как но я осознал, что именно эти руны буквально выворачивают сущность мельницы и всего вокруг наизнанку. Благодаря им мельница превратилась в запруду, мешающую воде и всему живому на этой равнине развиваться и двигаться дальше, отравляющую ее течение, но при этом гарантирующую Капо, Славке и кому то еще, вечную неизменность их бытия, фактически бессмертие. Бессмертие ценой остановки Жизни вокруг.
Это осознание пришло откуда то изнутри, и вместе с ним пришло знание, что все эти труппы в воде, это просто жертвы, которые были принесены, что бы напитать силой мертвых руны, подчиняющие мельницу.
Я сделал шаг в сторону, потом другой. А потом остановился, понимая, что я слишком слаб. Что мертвая вода под ногами манит и притягивает меня, приглашая присоединится ко всем этим мертвецам, предательски обещая последний покой.
И что у меня осталась только одно усилие.
Мелькнула мысль кинуть все силы на Славку и Капо, заманивших меня. Мелькнула и пропала- слишком открыто, слишком явно они ждали этого нападения.
Но я подумал, что еще могу сделать напоследок хоть что-нибудь хорошее в этой жизни. Не умереть, не превратится в паука, вытягивающего силы ото всюду, но сделать хоть что-нибудь. Я не смог отомстить, не смог помочь моим друзьям.
Но я еще мог помочь миру вокруг меня. Эта мысль заставила меня собрать остатки сил. И тогда я снова раскрутил меховик жерновов, натравливая тварей тумана на те места, где вода застаивалась, и не могла пробиться. И вновь яростно затянул ту самую безжалостную песню разрушения Сейда. На моих глазах, подгоняемые моей песней, вновь закрутились жернова старой мельницы, разгоняя воду, воздух, туман и лунный свет. Разгоняя и перемешивая их между собой, порождая все новых и новых лунных волков, которые, как безумные берсерки кидались на преграды, мешавшие течению.
Я орал и крутил ворот, не обращая внимание на брызги крови, падавшие с моих рук. Мышцы визжали от боли, горло саднило, пот тек ручьем и заливал глаза, а я все крутил и орал. Вода подо мной стала красной от моей крови, потные руки скользили. Но я продолжал крутить, платя своей кровью за то, что затопленная равнина вокруг меня получал все больше сил, что застоявшаяся мертвая вода двигалась все дальше и дальше, размывая границы и превращая болота в реку.
Интуитивно я, как учил меня Капо, пытался поймать ритм, и в какой то момент я почувствовал его. Тягучий, тяжелый ритм жизни вокруг. И моя песня, как и лунные волки, вилась вокруг этого ритма, то подстраиваясь я под него, то подгоняя его, медленно, но непрерывно раскачивая его, как маятник.
Славка в комнате, которую я по прежнему видел сквозь воду, буквально заливался смехом, просто разбухая от силы, которая лилась на него. А вот Капо отчего напрягся, как зверь, почуявший опасность. И тяжело посмотрел на меня вниз, на подаренные мне Славкой сапоги.
Проследив его взгляд, я увидел, как вода вокруг моих ног буквально кипит, но я этого не чувствую. Мне следовало бы порадоваться такой защите, но злость на предателя Славку была так велика, что я каким то нечеловеческим усилием сбросил правый сапог, и наступил в воду просто в носке. Ногу как будто ошпарило, а на меня обрушился дождь капель, которые стали долетать до меня.