- И это все, Вельзевул?
- Все, О Величайший, - покорно отвечал тот. - Все самые способные, благодаря которым преисподняя наша заполнена и гремит скрежетом зубовным.
Тогда сказал ему на это Люцифер:
- Хороши-то они хороши, да только мыслию слабы, чужд им гений великих свершений. Даже удивительно, что работа их такие обильные плоды приносит...
Задумался Великий Люцифер, тайну сию размышляя, как вдруг, воспоминанием пораженный, спросил:
- А почему же это ты не представил нам своего заместителя?
Отвечал ему Вельзевул с тревогою: - Ты же видел его, Господин. Это Асмодей.
И удивился Повелитель:
- Асмодей? Когда, Вельзевул, в последний раз я гостил у тебя, а было это, как помню, не так уж давно, заместителем твоим был твой сын, Бельбаал, которого ты очень любил. Объясни же нам, почему это он не заместитель твой, и по какому это праву сделал перестановки без нашего на то согласия?
Низко склонилась при словах этих морда Вельзевулова, слезы стали капать на раскаленный пол, и пал он на колени, объяв хвост Люциферов руками, покрыл его поцелуями, вымаливая милости:
- Пощади, Господин, прости, Светлейший, слуге своему, недостойному в присутствии твоем и глаз раскрыть! Ужасно стыдно признаться мне, что помет мой собственный дебилом, сволочью и предателем оказался, чтоб он исчез! И исчез бы он обязательно по приказу моему, но это ж сын мой, о Повелитель!!! Примерно наказал я его, сняв с должности и заперев в карцере, чтобы там мог он обдумать свои прегрешения и понять их. Завтра судим он будет Наивысшим Адским Советом, который еще суровей накажет его.
- Да что же натворил сын твой, Вельзевул? - спросил Люцифер. А тот, не подымаясь с колен, проливая горючие слезы, пролепетал:
- О Господин, совершил он поступок настолько ужасный, что и сказать не смею...
И после того замолк, будто в горле у него проглоченная кость торчком стала, лишь тихонечко постанывал. Люцифер же рыкнул громогласно:
- Ах ты крыса бритая, сволота ангельская, чудище, гниющее милосердием! Паршивец, чтоб тебе куска в рот не положить, чтоб ты себе кости переломал, чтоб ты не согрешил никогда и никого не обидел, чтоб ты потонул в крестильнице, чтоб тебя от церковного вина вспучило!!!
Говоря это, схватил он Вельзевула за патлы, меж ушами торчащие, и бил мордой о камни, приблизительно так, как уминают дуби ной тела людские в адской ступке, но не успокоился на том, а еще и объяснял как следует:
- Ты, во врожденном кретинизме своем, считал, будто предо мною скроешь свой срам, который сын твой на всю преисподнюю навлек, позоря свое сатанинское поколение! Но ты, заплесневевший от умывания баран, просчитался! Мне уже все донесли!
И говоря так, не переставал он молотить камни мордой Вельзе вула.
- А теперь подымайся и веди меня, куда следует, покажи его! Направились они тогда в прегромаднейшую пещеру, что служила залой для судов бесовских. По дороге Вельзевул обдумывал про себя те мучения, которым обязательно подвергнет тех из подданных своих, кто снаушничал Люциферу. Вот только не знал он, кто они такие! Под одной из стен, опираясь на камень, стояла в пещере той картина, наполненная светлыми красками. Люцифер приблизился к ней, глянул на нее внимательно наимудрейшим глазом своим, после чего повернулся к дьяволам и заворчал с достоинством:
- Вы что, издеваетесь надо мною? - Мы не осмелились бы... о Величайший... - пролепетал Асмодей, скорчившись от страха, что сделали уже и все остальные.
- Мне передали, что это церковь, собор!
- Да, Повелитель, это и в самом деле собор, чтоб он сгорел! Это собор в Руане, во Франции, о Великолепнейший!
Улыбнулся тут Люцифер Великий улыбкой, в которой видна была смерть трижды по сто тысяч грешников, и ласково так спросил у Асмодея:
- Асмодей, а не распинали тебя на железном, холоднющем как лёд кресте?
- Нет, Повелитель, - простонал Асмодей. - Пощади!...
- Так я недосмотр этот и исправить могу, не успеешь ты и глоток слюны своей паршивой сделать! Я вижу здесь лишь цветные, размазанные пятна, никакой формы не имеющие! Переодевшись Великим инквизитором, бывал я на Земле, когда сжигали Яна Гуса, видал я и готические соборы! Видал я их и на картинах, как настоящие были! А это что? И это должен быть собор?!
Асмодей, коленами о землю бухнувшись (в чем некоторые, так же как и он гневом Величества перепуганные, его уже опередить ус пели) пропищал умоляюще:
- Позволь объяснить, о Величайший! Это импрессионизм! - Чего? - О Повелитель мой, прости недостойного. Разреши спросить у Тебя... - Спрашивай, только быстро, - милостиво позволил Люцифер.