Я вспомнил, как Крауч кричал на Винки, хотя обижать домовиков у нас — против родового кодекса. Он явно был не в себе и, похоже, боялся, что она о чём-то проболтается.
— Лонгботтом, ты же чистокровный и знаешь, как у нас с домовиками на самом деле. Почему ты ей не объяснил?
— Я пытался. Но она или не слушает, или не верит, или говорит, что я ничего не понимаю, потому что меня так воспитали. Вчера она только и делала, что мне в рот смотрела и каждым куском попрекала — сама-то голодная была — а сегодня с утра сказала, что, так и быть, поест, потому что ей нужна работоспособность ради этих же эльфов. Теперь она в библиотеке, даже про меня забыла. Поттер, она там что-то про эльфов ищет.
— Какая же она всё-таки… — я поморщился, — …инициативная. Боюсь, от неё будут проблемы.
— От неё уже… — Невилл устало вздохнул и покрутил головой.
Это были его личные проблемы. Пока.
— Ты меня за этим позвал? Предупредить?
— Нет, Поттер, я хотел поблагодарить тебя, — с неловкостью сказал он. — За совет про родителей. Это вправду оказалось не Круцио. На каникулах я поговорил с бабушкой и сказал ей, что знающие люди посоветовали показать родителей зарубежным специалистам по ментальной коррекции. Я думал, бабушка меня слушать не станет, а она, наоборот, ухватилась за это. Всё выяснила, списалась со шведской клиникой, забрала родителей домой, а когда там подготовили палату, мы переправили их туда. Мы прожили в Швеции весь месяц до начала сентября, чтобы рядом быть, ну ты понимаешь…
Чем дальше Невилл говорил, тем больше он нервничал и запинался, судорожно тиская свои пальцы.
— Ну и как? — подбодрил его я. — Что сказали врачи?
— Сказали, что если бы мы сразу направили родителей на лечение, удалось бы восстановить их память полностью, а сейчас у них закрепились неверные ментальные связи. Поэтому восстановят только рассудок, а память — сколько получится. Обещали, что калеками родители не будут и что провалы в памяти не помешают им жить нормально. Ведь люди и так забывают прошлое, пока живут. Их начали лечить почти сразу, и уже через неделю мой отец узнал бабушку. Мне не велели говорить, что я их сын, пока они не утвердятся в рассудке, поэтому они считают меня дальним родственником.
— Значит, твои родители скоро поправятся? Поздравляю.
Невилл неуверенно улыбнулся и закивал.
— Поправятся, хоть и не скоро. Когда мы уезжали сюда, нам сказали, что понадобится ещё несколько коррекций и длительный период реабилитации. Это полгода или год в клинике, а затем они смогут жить самостоятельно. Смогут ли они опять работать, врачи не уверены, но я всё равно очень рад. Бабушка отправила меня в Хогвартс, а сама туда вернулась. Будет писать, как и что.
— Рад за вас. А жабу она тебе простила?
— Поругала, что я ей сразу про неудачу с Тревором не сказал — хотя я думал, хуже будет. А как ей скажешь, Поттер, ведь она такая строгая. Помнишь Снейпа в её одежде — мне тогда было совсем не до смеха, не такая у меня бабушка, чтобы это было смешно. Богарт тогда испугался чужого смеха, не моего. Но теперь… после Швеции… теперь я знаю, что я ей дороже Тревора. И, может, даже дороже моей магии, за которую она меня столько бранила.
Такая вот бабушка, у которой внук безусловно уверен, что безмозглая жаба или старая отцовская палочка ей дороже, чем он. Что для неё он — никчёмный придаток к выроненной чашке или случайно порванным штанам, которые и являются настоящей ценностью, в отличие от него. И если бы не чрезвычайное событие, он прожил бы с этим убеждением всю жизнь. Строгая, бережливая бабушка…
Может, и неплохо, что у меня нет никого из близких родственников. Дурсли не в счёт. Уже не в счёт.
— Значит, жизнь налаживается? — я выдал жизнеутверждающую улыбку.
— Дома — да, — подтвердил Невилл.
Точно, здесь у него новый декан. Даже если не считать всего остального.
— Ну как там у вас Снейп? — полюбопытствовал я.
Лонгботтом сразу поскучнел.
— Как на зельеварении. Вчера на собрании он сказал, что на наши баллы за учёбу он и в страшном сне надеяться не будет, а квиддича в этом году нет. Значит, если с кого-то из нас снимут баллы за нарушение дисциплины, он займётся этим несчастным лично. Когда Снейп говорил о школьном распорядке, я отвлёкся — думал, это для первокурсников, я-то распорядок знаю — так он мгновенно заметил и прицепился ко мне. Сказал, что у меня всё летит мимо ушей и что я такой же мямля и подкаблучник, как мой отец. — Он со вздохом добавил: — И что мне никогда не стать хорошим зельеваром. Я, в общем-то, никогда и не собирался.
Я хмыкнул.