— Что ты, Катюша, — возразила мама. — Тут такого насмотришься…
— Глаза не лопнут, — быстро ответила тетя Катя. — Пусть учится жить, не маленький уже… Ну, пойдемте, купим картошки для вас…
19
О предложении тети Кати я рассказал Арику и Вальке Шпику.
— Вы понимаете, сколько денег можно выручить! — воскликнул я, стараясь завлечь друзей. — И за что? За воду!
Арька с сомнением покачал головой.
— Хм… За воду и — деньги… Думаешь, будут покупать?
Не верил в затею и Валька.
— Если бы газировку, как до войны, или ситро, тогда бы еще можно, а то простая вода… Прогоришь и вылетишь в трубу — это уж точно. — Так сказал Валька, повторив чьи-то слова про трубу. Шпик верен своим привычкам.
Я продолжал доказывать:
— А жара? А духота в толпе? На базаре так много говорят и кричат, что в горле поневоле пересыхает… Нет, попробовать стоит!
Неожиданно согласился Валька Шпик:
— Попытка не пытка, давайте попробуем.
— А как же я? — тихо и немного грустно спросил Арик. — У меня еще нога не зажила. От палки я освободился, а ступать еще больно.
— А ты смелей наступай, — посоветовал Валька. — Вон дядя Вася Постников на протезах учится ходить… По двору! Упадет, поднимется и опять шагает… Губы до крови искусал, а не сдается. Говорит: буду ходить! — Маленькие глазки у Вальки начинают блестеть. — Вот человек! Ничего не признает: ни боли, ни усталости… Ходит, ходит, сядет, снимет протезы, сунет свои культи в ведра с водой и стонет… Жутко прямо! А потом опять обуется и — пошел. И командует себе: левой, правой!.. А Киселиха крутится около него, машет руками и приговаривает: «Васенька, отдохни, измучился, чать, полежал бы…» У-у, как он посмотрит на нее, так она сразу и прикусит язык… А ты… «ступать больно».
Арик задумчиво накручивает чубик на палец, смотрит в темный угол чердака.
— Ну, как решим, пойдем воду продавать? — спрашиваю я.
— Я пойду, — отвечает Валька.
— Я тоже, — говорит Арик.
— А нога? Дойдешь?
— Попробую.
— Договорились.
…Вечерело, солнечные желтые лучи вливались к нам прямо через чердачный проем. Работу мы уже закончили и ждали Пызю. Он давно должен был прийти, но его не было. Вальке надоело ждать.
— Пойду домой, — сказал он. — Шамать хочется.
— Подожди, — остановил я его. — Ты помогал нам и должен получить свою долю.
— Ты скажешь, — ответил Валька Шпик. — Нужны мне Пызины рублишки… Пойду, а то мне отец такого дрозда пропишет — будь здоров!
И ушел. Вот он какой — Валька Шпик. Другой на его месте остался бы, а он… И что за человек?..
Мы с Ариком подождали еще немного, потом он сказал:
— Сходи за ним, что ли…
— Ладно.
Не могу никак привыкнуть — вылезу из чердака и пьянею от свежего воздуха, глотаю его открытым ртом, жмурюсь от солнца. Сижу на перекладине лестницы, смотрю вокруг, будто только-только на свет появился, и все поет у меня в груди от какой-то неосознанной радости. Сидел бы вот так и час и два, смотрел по сторонам и старался понять: что это происходит со мной?
Как хорошо вокруг! И небо с легкими белыми облаками, и ослепительно яркое солнце, которое ощутимо гладит тебе лицо, руки, ноги своими теплыми лучами, и Пызин сад с подрумяненными яблоками в темно-зеленой листве деревьев, и даже овчарка на цепи, которая смотрит на тебя из-за забора своими умными янтарными глазами… Поет все тело от радости, звенит, словно натянутая струна, в сердце тревога и томящий жар… Я рывком, легко поднимаюсь с перекладины и, рискуя свалиться, бегу по лестнице вниз. Бегу и почему-то знаю: не свалюсь! Чувствую в себе необыкновенную ловкость, умение пробежать даже по натянутому канату… Хорошо!
Дверь в комнату Пызи распахиваю без стука и прямо, с порога возбужденно говорю:
— Михал Семеныч, сколько же ждать? Мы закончили… — И осекаюсь. И останавливаюсь, не доходя до Пызи двух-трех шагов.
Он сидит на низенькой скамеечке у раскрытого сундучка, окованного железными, покрытыми ржавчиной пластинками. Глаза у старика вытаращены навстречу мне, завалившийся рот немо кричит, и в нем я вижу шевелящийся бледно-розовый кончик языка. Пызя силится что-то сказать и не может. Я тоже. С лица Пызи перевожу взгляд на его руки, на пол, на сундучок. И вижу: в руках пачка красных тридцаток, на полу пачки полусоток и сотенных, крест-накрест перепоясанные белыми лентами бумаги, в сундучке тоже пачки, уложенные в аккуратные стопки… Денег много, очень много! Такого количества я еще не видел и не мог представить даже, что один человек может иметь столько. Смотрю во все глаза и не знаю, верить или не верить? Перевожу дух и нарушаю напряженное молчание: