— И смотри у меня, — погрозил ему кулаком председатель. — Я проверю, и если что не так — я с тобой отдельно поговорю, чудесненько поговорю…
Возвращались мы в этот день поздно ночью — усталые, но довольные собой. В черном небе перемигивались яркие звезды, голоса женщин отчетливо и долго висели в прозрачной степной тишине. Шли по еле заметной, сереющей в темноте дороге. Где-то впереди глухо гремели на выбоинах колеса груженной хлебом телеги и слышался голос Ивана, понукавшего притомившуюся лошадь.
Меня взял кто-то за руку. От неожиданности я вздрогнул.
— Это я, — тихо сказала Паша Травкина, и я увидел, как блеснули ее глаза, отразив в себе свет далеких звезд. — Устал, Вася?
Мне хотелось сказать, что да, устал я чертовски, еле-еле шагаю, хочу спать. Но почему-то я не сказал так, промолчал.
— А вы здорово нынче поработали, — не дожидаясь ответа, похвалила она. — Сначала я думала: городские, чего с них спросишь, а вы, оказывается, молодцы…
— Паша! — позвал женский голос впереди.
— Ау! — откликнулась Паша. — Иду!.. Соседка зовет… Ну, побегу…
Паша помедлила, словно ожидая, не скажу ли я чего, и вдруг встрепенулась, прибавила шагу… Я посмотрел ей вслед и неожиданно с горечью подумал: «Почему Тася уехала в другую бригаду? Почему не осталась с нами? Сказала: «Девочки там, с ними нужно быть в первую очередь…»
Мне очень хотелось, чтобы Тася была сейчас здесь, рядом. Наверно, я не сказал бы ей ни одного грубого слова… А может, и сказал бы — кто знает?..
28
По небу, плотные и тяжелые, плыли тучи, начиненные влагой, плыли низко над землей, придавливая ее своей непомерной свинцовой тяжестью. Дед Егор, задрав растрепанную бороденку вверх, следил за их неукротимым, бегом и бормотал:
— Ах, едри твою корень… Накаркал, старая ворона… Вот-вот хлыном пойдет, вот-вот небушко продырявится… А? Обложной зарядит, дня на три… И што ты скажешь, едри твою корень — не ноги у меня, а вещуны какие-то, пра слово… Но нынче дождя не будет и завтра не будет, а вот послезавтра пойдет… А? — И увидев меня, вдруг закричал: — Чо глазами лупаешь? Иди работай! Вишь, зерна-то сколько еще на току?
Я смутился и невпопад ответил:
— Да я ничего… Пить в будку ходил…
— Пить? Ты мне зубы не заговаривай, — ощерился сердитый дед. — У вас там бочка с водой есть… А?
— Нету в бочке ничего. Гришка всю вычерпал, у его попрыгушки радиатор пропускает.
Дед Егор закрутил головой:
— Ах, пострел, едри твою корень, и когда поспел?.. Э-э, глянь-кось, не председатель там скачет?
Я посмотрел на дорогу. Далеко вперед выбрасывая передние ноги, по ней шибко бежал председательский угольно-черный рысак.
— Он, — ответил я. — Николай Иванович…
— Ишь ты, как красиво идет, жеребчик-то… А? — И с уважением добавил: — Орловской породы, рысачок-то. Ба-альшие тыщи заплатили за него, на племя купили… Ну, красавец, едри твою корень…
Мягкая председателева бричка подкатила к полевой будке. Рысак, кося на нас налитым кровью глазом, брезгливо фыркнул и начал перекатывать во рту железный мундштук, недовольно трясти своей маленькой сухой головкой с торчком поставленными ушами.
С председателем приехала Тася. Увидела меня, радостно хлопнула в ладоши и воскликнула:
— А вот и Вася Смелков, о котором я говорила, Николай Иванович… Здравствуй, Вася!
Николай Иванович внимательно посмотрел на меня и, нажимая на самые низкие низы своего баса, зарокотал:
— Здорово, Василий… Подойди, дело есть. — И когда я подошел, продолжал: — На комбайне не хочешь поработать? Копнильщик Колька Степаков заболел, а заменить некому… Согласен?
Я растерялся:
— Да я же не сумею, Николай Иванович.
— Ну вот и чудесненько, — будто не слыша меня, сказал председатель. — Наука не ахти какая нужна — справишься. Денька два поработаешь, а там и Колька выйдет… Давай садись, дружок, подкину.
Ничего не понимая, я смотрел то на Тасю, то на деда Егора, то на Николая Ивановича. Тася улыбнулась — красивая, с подрумяненными ветром щеками и разбросанными по плечам русыми, отсвечивающими золотом кудрями; дед Егор зачем-то кивал головой, а председатель, щекастый и невозмутимый, ждал в своей рессорной бричке.
— Но я даже комбайна не видел, — глухо выдавил я из себя. — Как же я буду работать?
— Там не трудно, Вася, — продолжая улыбаться, сказала Тася, — научишься…
«И зачем ей нужно, чтобы я уехал?»
— Смогешь, чего там, чай, парень… А? — тряхнул утвердительно бороденкой дед Егор.
— И говорить даже нечего, — подтвердил басом председатель.