Эх и помылись же мы в этот день! Раздевшись в предбаннике, Иван открыл разбухшую, крепко сидящую в косяках дубовую дверь и шагнул в баню, за ним последовали и мы. Обжигающий сухой воздух мгновенно окутал все тело, и мне показалось, что на меня накинули раскаленную на огне простыню.
— Ох ты! — охнул Валька Шпик и повалился на пол. — Здесь изжариться можно.
Иван засмеялся.
— Что, жжет? Ничего, сейчас мы малость смягчим.
Он зачерпнул ковш воды и плеснул на каменку. Раскаленные булыжники словно взорвались, и баня наполнилась горячим, пахнущим мятой паром, мгновенно заполнившим все небольшое помещение. — Чем это пахнет? — спросил я у Ивана.
— Мать «богородициной травки» в воду положила, — наливая в шайку воду, ответил Иван. — Хватит сидеть, давайте мыться.
Не понимаю, как он мог терпеть такую жару. Вместе с шайкой, полной воды, Иван полез на полку и исчез в пару. Оттуда неслось только довольное покряхтывание, фырканье и плеск. Наконец глухо прозвучал голос:
— Хорошо! Удалась баня на славу… — И Иван слез на пол. — Париться кто будет? Нет? Зря!.. А я — попарюсь.
Иван вышел в предбанник, принес березовый, еще хранящий аромат летнего леса веник и ошпарил его кипятком. Потом сказал:
— Ну, братцы, берегись, сейчас парку поддам.
И снова взорвалась каменка, и снова горячий, пропитанный ароматом степных трав летучий пар волнами заходил от потолка к полу. Иван исчез в этих душистых облаках, и мы услышали, как зашлепал, шурша, его веник, как застонал от невыразимого наслаждения Иван, как он охал и что-то бормотал непонятное. Потом крикнул:
— Вася, поддай парку… Поддай, не бойся!
Я зачерпнул ковшиком воды и, боязливо приподнявшись, плеснул куда-то в белую мглу. Сердито и как-то весело зашипели, затрещали булыжники, обдав меня волной горячего пара, и это мне почему-то понравилось… Я вдруг с удивлением почувствовал, как все мое тело словно раскрылось навстречу огненной и в то же время ласковой волне, и мне тоже захотелось… попариться! Я никогда не парился и вдруг подумал, что это будет очень приятно, будто я когда-то уже хлестал по бокам себе березовым веником. Нет, правда, это было удивительное ощущение… А Иван уже кричал:
— Вася, иди сюда, пройдись по спине мне!
Я шагнул на голос и увидел Ивана, распластавшегося на полке. Он протянул мне веник и приказал:
— Давай!
Я с усердием стал хлестать ему красную спину.
— Да не так ты, — задыхаясь, остановил меня Иван. — Ты не лупи меня, будто я провинился в чем… Ты навевай пар на меня веником-то… Чуть-чуть прикасайся ко мне. Вот, во-от, та-ак… Ага, черт, ага-а, хорошо-о-о… Лопатки, лопатки парь… Та-ак… Давай, давай…
Пар нестерпимо жег мне руку, которой я махал, по всему телу ручьями стекал пот, словно по нему ползали букашки, в висках со звоном билась кровь, я задыхался…
— Хватит, что ли? — чувствуя, что изнемогаю, спросил я.
— Пока хватит… Попарить тебя?
И я согласился.
Не помню, как я сполз с полки. Сидел на полу, и все плыло перед глазами. Валька и Арик смеялись. Иван хлопнул мне по плечу и крикнул, словно я был где-то за тридевять земель:
— Шагай за мной!
Пошатываясь, чувствуя блаженную, слабость во всем теле, я поднялся. Иван вышел в предбанник, я последовал за ним.
— Дыши, — приказал Иван. — глубже дыши… Ну, как, лучше? А теперь — бегом!
— Куда?
— В речку!
— Увидят же! — остановил я его. — Сбесились, скажут… Нагишом же…
— Никто не увидит, побежали!
Он выскочил из предбанника, прошлепал босыми ногами по земляным, хорошо утрамбованным ступеням, плюхнулся в запруду и заухал, словно леший из сказки:
— У-ух, мать честная!.. У-ух! Ух!..
Я бросился за ним и тоже невольно заухал, подражая Ивану.
— Хорошо? — спросил он, взбаламучивая воду. — Это еще что… Зимой я прыгаю прямо в снег… Покатаюсь, покатаюсь в нем, да и опять на полок… Хватит, побежали париться, а то простудиться можно.
А после бани мы сидели за столом чистенькие, распаренные, благодушные и пили чай из больших бокалов. Чай был заварен какой-то душистой травкой, возбуждавшей аппетит, хотелось пить еще и еще. Пили вприкуску. Иван сказал, когда я намерился было бросить кусок сахару в бокал:
— После такой бани нужно пить вприкуску… Так лучше.
И действительно оказалось лучше. Похлебывая с блюдца, чмокая губами, Иван рассказывал:
— Это что, это разве мы парились? Посмотрели бы, как парился мой отец! Соберутся с кем-нибудь вдвоем, возьмут рукавицы по локоть, шапки-ушанки. Поддадут парку и начинают. Эге, тут уж в бане и минуты не выдержишь. Хлещут друг друга, соревнуются… Вот парились… До одури. Бывало, чуть живых вытаскивали их из бани… И ведь парятся в несколько приемов: отдохнут и снова… А мы что… мы просто побаловались малость.