На улице стояла теплынь, вокруг все цвело. Я опять взялся за учебу. В избе только писал да задачки решал, а читал и правила учил на воле.
Как-то раз мама сказала мне:
— Сынок, сходи за гумно, там наш теленочек привязан. Посмотри, не запутался ли.
Гумна были от нас недалеко, по ту сторону озера.
Я отложил книжку и побежал. За гумнами на лугу паслось много телят на приколе. Наш черный теленок щипал зеленую травку. Он узнал меня, протяжно заревел. Я погладил его и отправился обратно. Когда шел через чье-то гумно, на меня из риги налетел пухлощекий попенок с двумя дружками.
— Бей приютских! — истошно завопил он.
Давать тягу было поздно. Они окружили меня со всех сторон, видать — подкарауливали.
Драться я и один на один не больно мастер, а тут сразу три лба накинулись. Вмиг смяли меня. Но, слышу, раздался другой клич:
— Бей толстопузиков!
Моих обидчиков, как ветром, сдуло. Когда я поднялся на ноги, у них только пятки сверкали, а за ними гнался всего лишь один парнишка. Потом он бросил преследование, подбежал ко мне: такой крепкий, скуластый, с черными, как угольки, глазами и смоляными прядями, которые выбились из-под картуза.
После бега ноздри у него широко раздувались.
— Ты чей? — строго спросил он меня, нахмурив брови. Голос у него был грубый.
— Хлебнов.
— Из приюта?
— Да.
— Это у тебя голова здорово варит?
— А ты откуда знаешь?
— Нам в школе учительница говорила. Хочет тебя сразу в четвертые посадить. Я тоже в четвертые перешел. Вместе в школу будем бегать. Звать-то тебя как?
— Петькой.
— А меня Колька, по прозвищу Буденный, потому что я за трудовой народ стою. Ты тоже трудовой народ, вот и заступился за тебя. А они, — Колька махнул в сторону убежавших ребят, — буржуи-толстопузики. Там и Махно, и Шкуро, и Врангель, и Мамонтов, но я их всех громлю! — хвастливо закончил он.
Я первый раз слышал и про Буденного и про Шкуро с Врангелем, потому с завистью спросил:
— Откуда ты про Буденного знаешь?
— Мой отец в его армии служил, но больше нам все дядя Егор-большевик про войну рассказывает, он тоже конармеец. Будешь со мной водиться, и ты про Буденного послушаешь.
Колька мне сразу понравился, захотелось с ним подружиться.
— Ты где живешь? — спрашиваю его.
— А вот как из этого огорода на улицу выйдешь, так сразу сворачивай вправо, у второго проулка стоит наш дом под жестью. Спросишь Казаковых. А толстопузиков не бойся. Ежели тронут тебя, пощады им от нас не будет! Так и скажи попенку.
От села к гумнам по тропинке шел парнишка с ведром. Колька пронзительно свистнул. Парнишка увидел нас, свернул в нашу сторону.
— Васька-монашонок, мой товарищ. Тоже круглый сирота. Живет у своей тетки-монашки. Ох, и дрянь она, эта монашка! Велит ему с попенком водиться, а он от меня ни на шаг.
Васька был худее, чем я после болезни. Лицо у него сплошь усыпано веснушками. Нос горбатый, а волосы, как в огне горят. Они у него давно не стрижены.
— Куда идешь? — спросил Колька.
— Теленку помои несу, лёлёка послала, — ответил Васька сиплым, будто простуженным голосом, и покосился на меня.
— Это Петька, наш новый товарищ, — говорит ему Колька, — если толстопузики нападут на него, ты заступайся, — наказал строго.
— Ладно, заступлюсь, — пообещал Васька.
Но заступник из него, видать, плохой. Самого ветром качает.
— Пойдем вместе, — сказал ему Колька, — я иду теленка своего посмотреть.
Они пошли на луг, а я направился домой.
С этих пор я почти каждый день бегал к Кольке. Товарищей у него было много, но мы с Васькой ходили за ним словно тени.
Как-то раз, когда мы втроем собирались на рыбалку, к Казаковым пришел богач Тарас Нилыч.
Я думал: кулаки все пузатые, мордастые, с бородой-лопатой и бычьим горлом, но Тарас Нилыч оказался тощим, с реденькой бородкой и тихим ласковым голосом. Одет он был тоже просто: на голове поношенный картуз, на ногах стоптанные сапоги. Только рубашка и штаны на нем были домотканые.
Колькин отец сидел на чурбаке под навесом, хомут чинил.
— Бог в помощь, Никита Силантьевич, — ласково сказал Тарас Нилыч и тронул рукой картуз.
— Спасибо, — тряхнул мохнатой головой дядя Никита. — Милости прошу, присаживайся.
Он был широкоплечий, с черной курчавой бородой и густыми бровями. Голос у него грубый. Он выглядел суровым, я его боялся.
Тарас Нилыч сел против дяди Никиты.
