Тузят друг дружку часто: сцепятся, как петухи, — никак не разнимешь. Особенно Славка щербатый отличается: меньше всех, а самый что ни на есть атаман!
Петр Петрович назначил меня старшим всей коммуны, потому что я взрослей всех. Ребята меня боятся. Воспитатель их только уговаривает да стыдит, а я могу и по шее надавать — с меня взятки гладки.
Петр Петрович часто отлучался то в село, то в волость. А один раз целую неделю проездил в уездный город. Назад вернулся хмурый и еще чаще стал шмыгать носом.
Я тогда не знал, почему он хмурится, а потом узнал: оказывается, осень уже на пороге, а у нас к ней ничего не готово.
Лето кончилось как-то сразу. Еще вчера была теплынь, и мы купались, а на другой день так «загнуло», что мы все время сидели в бараке. Куда же пойдешь в одних трусишках, если на дворе дождь с холоднющим ветром?
— Прощай, лето красное, — вздохнул дед Потап, — осень своего хмурого гонца прислала.
Холодно было на второй и на третий день. И мы приуныли. Тут к нам и приехал строгий уездный начальник в кожанке, с черными усами и в кожаной фуражке.
Он осмотрел все, сердито покрутил усы и пошел с Петром Петровичем к нему в комнату. Дверь осталась неплотно закрытой, и я из коридора услыхал их разговор.
— Завел в заблуждение нас тот балабон-инспектор. «Там все готово, заходи и живи!», а на деле — одни ободранные стены. «На вырученные от продажи фруктов деньги можно приобрести все необходимое для детской коммуны», — сердито дразнил черноусый балабона-испектора. А фруктов-то нет. Старик говорит: весной цвет морозом хватило.
— Может, все-таки как-нибудь вывернемся? — тихо спросил Петр Петрович и жалобно шмыгнул носом.
— Как же ты «вывернешься»?
— Мастерскую пока не будем открывать.
— И без мастерской «не вывернешься», дорогой мой, — строго сказал черноусый начальник. — Надо четыре печки сложить, двадцать рам сделать и застеклить, нужны парты, двери, столы, классные доски. Нужна баня, иначе детишки завшивеют! А ведь сегодня уже десятое сентября, в школах начались занятия. Детей надо учить. И потом не все же время им в летнем «оперении» быть. Пора потеплее одевать, а одевать-то не во что. В губисполкоме обещали прислать одежду, и до сих пор нет.
— Жалко ребят, — вздохнул Петр Петрович.
— А мне, думаешь, не жалко?! — пуще прежнего рассердился начальник, — у меня у самого сердце кровью обливается, но иного выхода нет: детей надо на зиму распределить по крестьянским семьям. Разумеется, лучше, чтобы они попали в бездетные семьи и боже упаси — к кулакам. Они их батрачить заставят. Только к середнякам. Бедняки и батраки сами едва концы с концами сводят. Прокормить лишний рот да еще снарядить ребенка в школу они не в состоянии.
Сельсовет будет рекомендовать вам тех крестьян, которым можно передать ребят на временное жительство. Я сам поговорю с председателем. Если мало будет желающих, апеллируйте к их совести! Но я думаю, что все обойдется хорошо. Не такие уж черствые и бездушные русские мужики, чтобы не помочь попавшим в беду детишкам. Это — нам горький урок! А ты нос не вешай. В губернии еще много беспризорных ребят. И детскую коммуну мы здесь обязательно откроем, но сначала все приготовим для нее. Работу начнем с ранней весны. Я сам теперь буду контролировать.
2
Все ребята очень обрадовались, когда узнали, что нас раздадут крестьянам. Прямо как с ума все посходили: кричали ура, кувыркались по нарам, ходили по полу на руках.
Ведь у крестьян можно и на лошади научиться ездить, и с кошкой поиграть, и собаку заиметь, и в поле летом ездить, и чего-чего только нельзя делать.
И вот начали приходить к нам в барак мужики. Сперва зайдут к Петру Петровичу, поговорят с ним, потом выберут из нас, кто приглянется, и уведут. Самых маленьких сперва расхватали.
Из других сел и деревень приезжали на лошадях. Брали какие уж остались.
Недели через две в бараке оказались только я да Андрюшка.
— Никто не возьмет нас с тобой, — вздохнул он.
— Почему не возьмут?
— Я — рябой, а ты — раскосый, — говорит Андрюшка.
— Сам-то ты раскосый, — обиделся я.
— Нет, я — рябой, а раскосый — ты, — упрямо твердит свое Андрюшка. — Да еще лоб у тебя больно большой. Только котят бить об него!
Тут дверь отворилась, в барак ввалился бородатый чернявый мужик с мешком в руках и неожиданно весело заговорил: