— Не только, — сказала Варвара, — а еще и от уровня интенсификации технологических процессов.
Петров раскрыл рот, но не произнес ни слова.
— А кроме того, — добавила она, — от расстояния до сырьевой базы и места потребления производимой на данном предприятии продукции.
Петров захлопал глазами.
— Возможно, — промямлил он, — но я разрабатываю сейчас теорию зависимости оптимального размера от максимальных темпов роста производительности.
— И с этим вы собираетесь к начальству?
— Да, примерно с этим.
— А вы отдаете себе отчет в том, что снижение издержек производства возможно и под влиянием факторов конъюктурного характера? И что минимум издержек, достигнутый на такой основе, не может служить критерием оптимальности?
Тут глаза, которыми Петров хлопал, стали напоминать бараньи.
— Да ведь это моя мысль! Я над ней с сентября месяца работаю! Я как раз собирался ее провентилировать с главным инженером.
— Зачем же вентилировать дважды два? Это вы придете ко мне с пачкой соли за гривенник, а я вместо того, чтобы выбить чек, помчусь к директору советоваться: как, мол, понять — то ли покупатель мне десять копеек платит, то ли я их с него получаю?
— Так у нас принято, — уныло сказал Петров. — Но скажите же, скажите: откуда у вас такая эрудиция?
— Мы же интеллигентные люди, — туманно ответила кассирша. — Главное, что работа ваша налицо. Льем из пустого в порожнее, так? И макулатуру в папочках копим. Дайте-ка я взгляну, что вы там наподшивали.
Петров соколом упал на груду папок.
— Не надо, Варвара Семеновна, — взмолился он, потея. — Вы меня там, в универсаме, превратно поняли. Я просто удивлялся: почему на такой громаднющий магазин только два кассира?
— А вот это совсем иная постановка вопроса. Информирую по существу: одна кассирша с маленьким сидит, в ясли никак не устроит, а две враз в декрет ушли, как сговорились. Вот идите к нам работать, была бы реальная помощь, без критиканства.
Петров ненатурально засмеялся:
— Кассиршей, что ли?
— А что такого? Кассирша, кассир — какая разница? Был бы результат. А сейчас чисто мужских или женских профессий нету, в мире все смешалось. Вон в квартале от нас гастроном, так там девушка мясником устроилась. Одни очки да ногти, а больше и смотреть не на что. Такие библиотекаршами раньше работали либо смотрителями в музеях изобразительных искусств, а эта топором по говяжьей туше: хэк, хэк! Вмиг разделает. Тут тебе края, тут тебе грудинка. Вот нашел же человек призвание.
— Ей-богу, пойду к вам! — загорелся Петров. — У вас и коллектив, я заметил, дружный. Ну и там иногда, глядишь, колбаски твердокопченой или другого чего...
Варвара сделала непроницаемое лицо. Петров торопливо добавил:
— Изредка, я хочу сказать. Да это не главное, не в этом красота жизни. Вы представить себе не можете, как мне здесь обрыдло, за столом моим обшарпанным! Оптимальные размеры... Бумажки мусолим, ах, как вы правы! А справлюсь я, на аппарате-то?
— Справитесь... Самое трудное — руки от краски вечером отмыть, — заверила Варвара. — А так в два дня обучу вас. В общем, не волыньте-ка, пишите заявление, я отнесу.
— И в декрет я не собираюсь, — увлеченно сказал Петров, доставая чистый лист бумаги.
Час взаймы
Тридцать первого марта зав сказал заму:
— Напомните всем, что завтра мы переходим на летнее время. Часы переводим на час позже. А то начнется всякое: забыли, не поняли. Знаю я. Вот — чтобы никаких опозданий.
— Хорошо, — сказал зам. — А вопрос можно?
— Какой еще вопрос? — нахмурился зав.
— Если переводим часы на час позже, — сказал зам, — значит, на час позже и приходим на работу. Какие же могут быть опоздания?
Зав улыбнулся:
— Наоборот: часы на час позже — значит, время на час раньше. Ясно?
— Нет, — задумался зам, — ведь часы определяют время. Выходит, если на часах — девять, то по времени — еще восемь, так, что ли?
— По-старому восемь. А по-новому девять.
— Я и говорю. Выходит, по-новому — на час позже.
— Погодите, как же? Вы встаете в семь, а завтра это уже не семь, а восемь. Получается, что вы проспали. И надо вставать не в семь, а в шесть.
— Как в шесть?
— Да. По-летнему. А по-зимнему это будет семь.
— Ну, — попытался понять зам. — А как же служба точного времени? В Пулкове, где-то глубоко под землей, чтоб помех не было, есть самые точные часы. Они на долю секунды не имеют права соврать. На долю! А мы — бах! — и на целый час их поправляем. Так же нельзя, наверное. Тогда что же получается? Захотели — на час переставили время, захотели — на двадцать лет. В принципе ведь это то же самое?