Его светлость очень хотел отблагодарить семейство Верон, он мог подарить им дом, землю и даже даровать титул. А потом подыскать леди Ивейне хорошую партию. Но желающих на такую невесту не много найдется, разве что охочих до приданого, но Сагидар искренне желал девочке счастья, а в муже, любящего не жену, а ее деньги, счастья не много.
Ивейне позволили вернуться в свою мансарду, а вечером того же дня король с королевой, поднявшись взглянуть на спящего сына, со смешанным чувством восторга и изумления смотрели, на наследного принца, разметавшегося в своем пуховом облаке с безмятежной улыбкой. А напротив у стены в своей кроватке спала Ивейна Верон, подложив под щечку обе ладошки, укрытая необычным одеялом — белоснежными крыльями орланов, распростертыми над спящей девочкой.
Король пытался расспросить Тону Верон об орланах и даже вызвался собрать очередную порцию драконьей лапчатки. Но травница все твердила, что муж ее Абидал подобрал у реки птенцов, она подлечила их, а те возьми да и привяжись к дочке. Вот такой у нее муж добрый и сердечный человек, и все-то на нем ездят, как вот например в минувшем году совет старейшин наняли его соорудить к ярмарке альтанки для продажи сладостей, и что б вы думали, ваша светлость, ни форина не заплатили. А он так старался, ладони в кровь счесал, так что его светлости надо держать ухо востро со старейшинами, с них все как с гуся вода…
Сагидар так замучился слушать трескотню сеноры, что к концу разговора не мог взять в толк, к чему он вообще его завел и что ему было нужно, а сейчас хотел лишь одного, чтобы она, наконец, умолкла.
Сегодня король вернулся раньше, Тона сказала, что дети гуляют неподалеку в посадке, а когда прилетели орланы и стали бить крыльями и даже его светлости досталось разок, а потом раздался этот жуткий крик Иви, он думал, что у него разорвется сердце, пока он добежит до посадки. А потом разорвется второй раз, когда увидел на поляне маленького, слабого, беспомощного, но такого родного дракона. И в третий раз, когда из глотки его сына вырвалось пламя, впервые с тех пор, как сгинули сыновья амира Эррегора Болигарда, амираны Арчибальд, Леграс и Севастиан. Последние во всей Андалурсии после своего отца Огнедышащие Драконы.
Глава 3
Эррегор Болигард терял зрение. Это не было тайной с той самой памятной битвы с Сюзеренным Драконом Света Кетьяром Узерой возле Пиковых Скал, когда он одержал победу, полную и безоговорочную, но проклятый Кетьяр запросил пощады и Эррегор, как последний дурак, его пощадил. За что и поплатился. Сноп света, выброшенный тут же испустившим дух драконом, ослепил Эррегора и теперь он видел мир будто через мутное стекло.
Так и были бы хоть драконы, а то одно название. Жабы летающие, вот они кто. И куда смотрела Пресветлая Матерь, когда ее Небесный Сын создавал этих летающих пучеглазых страхолюдин? Не иначе, отдохнуть прилегла да задремала. Самые что ни на есть жабы.
Зато свет, который они изрыгают, ослепляет недругов, вот, к примеру, таких дураков, как амир Болигард. А не был бы дураком, послушал бы мудрого девина Сардима, надел бы светонепроницаемую повязку, так и остался бы зрячим. Но в повязке не та маневренность и скорость не та, понадеялся на свое обычное везение, ведь вся Андалурсия считает, что их амир Болигард заговоренный.
Эррегор вздохнул и заворочался в постели, затем встал, стараясь не разбудить жену, и вышел на балкон. Ночь над Сириданом стояла теплая, раньше он мог видеть и луну, и звезды, а теперь лишь расплывчатое пятно да тусклые точки. Сардим тогда костерил его, на чем свет стоит, имеет право, вместе росли, Сардим у них был за старшего. А амиру без надобности то зрение с тех пор, как тьма пожрала его сыновей, а люльку Элиссы нашли на дне реки. На что ему сдались глаза, если он никогда не увидит своих детей и свет очей своих, свою любовь, свою жену Миррель.
А на Алентайну смотреть ему нет никакой нужды, она даже не нравилась ему никогда, не в его она вкусе, недаром из двух сестер он сразу выбрал Миррель. Он и женился на ней только ради детей после смерти любимой жены, думалось, родная тетя заменит им мать. А потом не стало детей и Алентайна сделалась ему не нужна. Но не гнать же жену из замка, тем более, что, спасая амиранов, она почти полностью истощила свою илламу, остались лишь жалкие искорки, которыми ему едва удавалось подпитать себя. О том, чтобы она понесла, и речи не было, да и амир больше не хотел детей.