Вернувшись после очередной вылазки, он уже знал обо мне больше, чем я сама.
Все, что я помню — яркий белый свет и лучистые силуэты вдалеке. К слову, они и сейчас появляются время от времени, оповещая о новых прибывших. И о правилах, которые каждый здесь уже знает наизусть.
Вальяжная походка, наглая ухмылка. Я уже определенно знала, что мы подружимся. Энергетика Йорана заметно выделялась на фоне общей атмосферы. От нее веяло чем-то необузданным. Но даже она покорилась этому месту.
Насмешливый взгляд, глаза цвета жженого сахара против арктического холода льдисто-голубых. И в каждом из них томится разная степень протеста. Вызов существующей системе.
Из своих мыслей меня выдергивает легкое дуновение ветерка. Порой я и сама поражаюсь своей способности впадать в анабиоз. Так, чтобы максимально абстрагироваться от окружающей меня действительности.
Вскоре он перерастет в беспробудный сон. И, скорее всего, я этого даже не замечу.
Смахиваю с лица снежно-белую прядь. Интересно, сколько времени уже прошло с момента, когда Йоран в очередной раз переступил границу?
Только собираюсь закрыть глаза, как ответом мне служит знакомый крик. Но вместе с тем мне чужды вложенные в него эмоции.
Он не может принадлежать Йорану!
Сама не осознаю, как срываюсь с места. Ноги сами несут меня к запретной границе. Едва успеваю остановиться, прежде чем мой лоб столкнулся бы с невидимой поверхностью.
В груди вдруг яростно заклокотало очередное неизвестное доселе ощущение. Что это? Такое чувство, что чьи-то мерзкие холодные щупальца проникают прямо под кожу, становясь единым целым с голубоватыми сеточками вен. Где-то в районе груди начинает сворачиваться тугой комок, но вопреки всему я набираю бешеную скорость, и несусь на зов.
— Йоран! — припадаю лбом к невидимой стене, в надежде разглядеть хоть что-то, но вопреки моим ожиданиям, обстановка на той стороне выглядит какой-то уж слишком безмятежной.
Нет, не так: это больше похоже на жестокое равнодушие.
Это место будто бы наслаждается видом наших неудач.
— Микаэла! — ощутимо вздрагиваю, заслышав полную форму своего имени. Если подумать, Йоран назвал меня так всего лишь во второй раз. Впервые это произошло, когда он просто решил ощутить его на вкус.
«“Подобная Богу”, значит?» — и именно из его уст оно прозвучало скорее, как насмешка.
«Интересно, и почему все привилегии достались той, кому они даже не нужны?»
Вот уж не знаю, «крестьянин[л1] »…
Равно, как и не знаю, кто нарекает нас этими именами. Такое ощущение, что они всегда были с нами.
Из своих мыслей меня выдергивает пронзительный крик, и я по-прежнему не верю, что он принадлежит этому наглому безумцу.
— Йоран! Где ты!?
Тишина.
— Йора-а-н! — в голосовых связках появляется жжение. Но оно — не более чем очередной рефлекс, эдакий отзвук прошлой жизни.
Так почему я вновь его ощущаю?
— Это ловушка, Микки! Что бы ни случилось, оставайся по ту сторону!
Можно подумать, я смогу оставить тебя.
— Кто-нибудь! — очередная безрезультатная попытка пробить стену. — Эй! — мой голос будто принадлежит кому-то другому. Такой жалкий и тонкий.
Из всех находящихся здесь душ, именно мне приходится заучивать названия эмоций наизусть. Об их проявлениях я знаю лишь со слов Йорана и других Прибывших. По его мнению, на их языке говорят наши прошлые воплощения. И именно благодаря эмоциям мы — те, кто есть на самом деле.
Были. И я по-прежнему считаю эти бесполезные проявления помехой.
Не скрою, что какая-то частичка меня все же тянется к этим запретным познаниям, в то время как внутренний голос начинает бить нешуточную тревогу. Пока другие борются за то, чтобы вновь ощутить себя живыми, я медленно убиваю себя изнутри. Получаю какой-то извращенный кайф от того, что могу противостоять искушению.
Вновь принимаюсь беспомощно озираться по сторонам.
— Помогите…
Иллюзия идеального мира, но каждый в нем одинок. И почему-то именно сейчас меня гложет вся эта несправедливость. Тяжким грузом повисает на плечах, заставляя наконец признать, что я, сама того не осознавая, уже нарушила клятву.
Пусть хоть кто-то обретет свое место.