— Да немного знаю… А что?
— Да мне рассказывали, что там можно поразвлечься… Друг мне рассказал, Хьюгс Макговен. Он был в Лондоне десять лет назад…
— Послушайте, сэр, вы садитесь или не садитесь? У меня счетчик не работает, пока я разговариваю, ясно? А мне надо на жизнь зарабатывать. Вам в Сохо? Пожалуйста, я отвезу вас в Сохо. Согласны?
— Согласен.
— Тогда давайте поставим чемоданы.
— Я бы предпочел оставить их рядом с собой.
— Такой недоверчивый, да? Усаживайтесь и поехали.
— Скажите, а сколько это будет стоить?
— В каком смысле?
— Ну, чтобы доехать до Сохо.
— А я откуда знаю. Посмотрите на счетчик, так и увидите вашу цену!
Вид колосса говорил о том, что его не очень убедили.
— А эта ваша техника хорошо работает?
— С чего бы ей плохо работать?
— Ну, я не знаю, я бы предпочел договориться о цене заранее. У нас в Томинтоуле всегда так делают.
Джон был не из очень терпеливых.
— Но мы не в Томинтоуле, черт подери! Мы в Лондоне, а в Лондоне такси оплачивают по счетчику, понятно?
— Если честно, это не по мне.
— Тогда топайте до Сохо пешком.
— С чего это у вас такой скверный характер? Вы что, все здесь такие?
От ярости Армитейдж готов был вцепиться зубами в свой руль. Но больше всего его допекало, что его коллега Вильям Валнос ржал во весь рот.
— Мы едем или не едем?
— Ладно, едем. И что вас так разбирает, вы что, торопитесь? Вот у нас в Томинтоуле…
— Да хватит вам поминать родные места, сэр! Я знать не знаю этот ваш Томинтоул и знать не хочу! Разрази его гром!
Втиснутый между двумя чемоданами — как кусок ветчины между двумя ломтями хлеба, — шотландец был в безопасности от любого удара и наконец уселся на сиденье, бурча под нос:
— Ума не приложу, что вы имеете против Томинтоула?
Армитейдж тронулся с места таким рывком, что его машина подпрыгнула. Он слышал, как Вильям Валнос крикнул ему вслед:
— Джон, дружище, ты что, вообразил, будто участвуешь в гонках в Ливерпуле со своей тачкой?
Армитейдж предпочел смолчать, ибо он не любил слышать вульгарные сравнения, равно как и опускаться до них. Мало-помалу у Джона отпустили нервы. Он признался себе, что зря вскипел по мелочам, которые того не стоили. И тут у него появились угрызения совести по поводу того, как он встретил этого милого парня, сидевшего в его машине. Вполне дружелюбно, как бы прося извинения за происшедшее, он осведомился:
— Все в порядке, сэр?
— Уф… Скажите, старина, неужели город такой здоровый, а?
И внезапно Джон подумал, что Мейдж затерялась где-то одна в этом огромном городе, среди миллионов его жителей, которых она собиралась пополнить, как минимум, одним. И на него снова нахлынула тревога, которой нужно было обязательно с кем-то поделиться, чтобы хоть немного воспрять духом.
— Не обращайте внимания, сэр, если я кажусь вам излишне нервным… понимаете… я жду ребенка, ну, то есть не я, конечно, а моя жена…
— Мои поздравления, старина!
— Благодарю… Уж очень тяжелый момент. Его надо пережить, это факт.
— Правда?
— А у вас нет детей, сэр?
— Ни жены, ни детей.
— В каком-то смысле это лучше, нет забот, а с другой стороны — скучновато, разве нет?
— Я никогда не грущу и не скучаю!
— Кроме шуток? И как у вас это получается?
— Если я вижу, что могу загрустить, я надираюсь, потом просплюсь, а как проснусь — порядок, я опять в хорошем настроении. А вы хотите девочку или мальчика?
— Мальчика! У нас уже есть три девчонки.
— Прекрасно! Успокойтесь — у вас будет мальчик!
— Почему вы так решили?
— У нас в Томинтоуле вам всякий скажет, что только Малькольм Макнамара умеет отгадывать. Мне стоит только посмотреть на брюхатую овцу, и я уже скажу, кого принесет она больше — овечек или барашков.
Армитейдж не ответил, потому что засомневался, не оскорбил ли этот тип его Мейдж, сравнивая ее с овцой. Он довольствовался тем, что вздохнул:
— Да услышит вас небо!
— Не волнуйтесь, старина, мы сейчас все устроим!
Джон не понял сразу смысла сказанного. Он это понял спустя несколько минут, когда проезжал по Нью-Оксфорд-стрит и чуть не попал в серьезную катастрофу. Он спокойно вел машину, внимательно следя за интенсивным уличным движением, какое бывает в конце дня. И вдруг у него за спиной, прямо над ухом, взвыла волынка, изрыгая гнусавые и пронзительные звуки, — исполнялась мелодия «Пройдите мимо, черные дни». Не соображая, что происходит, от неожиданности и ужаса Джон выпустил из рук баранку. Он едва успел в нее вцепиться, чтобы не врезаться в автобус, услышал ругань водителя, вывернул вправо, чуть не сбил велосипедиста, снова вывернул влево и проехался по касательной мимо трехколесного велосипеда. Его потрясающие вихляния встретил целый хор воплей, брани и проклятий. У Армитейджа глаза вылезли из орбит, пот с лица катился градом, и он был почти благодарен полисмену, который, естественно, не оценил этот спортивный спектакль и резким свистком заставил его остановиться. Тем временем невозмутимый шотландец продолжал вдохновенно дудеть на своей волынке, не обращая никакого внимания на выкрутасы таксиста.
Полисмен подошел, его вид не сулил ничего хорошего.
— Вы что? Сдвинулись? Или пьяны? В чем дело?
Джон обреченно ткнул пальцем, не оборачиваясь, через плечо, в сторону своего клиента.
— Вы, может быть, соблаговолите остановиться?
Макнамара прервал игру и удивленно спросил:
— Вам не нравится, как я играю? Вот у нас, в Томинтоуле…
У Армитейджа вырвалось что-то похожее на рыдание, и он простонал:
— Я больше не могу… Пусть выйдет из машины… Высадите его, прошу вас, уберите его!
Полисмен ровно ничего не понял и завелся:
— Может быть, вы все-таки расскажете мне, что здесь происходит?
Прерывающимся и осипшим голосом Армитейдж объяснил, что он ехал спокойно, вел машину, и вдруг эта дикая музыка ему дала по ушам, и тогда он взвился и чуть не врезался в автобус. Полицейский посмотрел на него подозрительно.
— Уже нет быстрой реакции, так что ли? Надо вас проверить, дорогой мой… А вас, сэр, я просил бы мне ответить, чего ради вы начали играть на волынке в такси?
— В честь его будущего младенца.
К счастью Джона, полисмен сам только что стал папашей и еще чувствовал себя в ореоле этого знаменательного события. Когда он узнал, что Мейдж вот-вот родит, его охватил братский порыв по отношению к таксисту.
— О да! Этот момент очень трудно пережить. Держите себя в руках, мой мальчик. А вы, сэр, воздержитесь от продолжения концерта, потерпите до возвращения домой. Так-то будет лучше для всех нас.
Армитейджа снедала только одна забота: высадить шотландца у первого попавшегося отеля и с глаз долой. Он спустился по Чаринг-Кросс, повернул на Олд Комптон-стрит и остановился перед отелем «Шахматный рай». Он обернулся к шотландцу:
— Приехали… Можете выходить. Мы в квартале Сохо. Но… где же ваша штукенция, ну, как ее, волынка?
— У меня в чемодане, старина…
Тогда Армитейдж понял, почему у его клиента такие внушительные чемоданы. Он подумал, что если в Томинтоуле все похожи на Макнамару, то там, должно быть, хватает сюрпризов. Стоя на тротуаре, Малькольм принялся невозмутимо разглядывать фасад здания отеля.
— Мы сегодня закончим или будем так стоять до завтра?
— Погодите, старина. Мне нужно разобраться что к чему.
И твердой походкой шотландец вошел в отель. Дежурный администратор подскочил при виде такого верзилы.
— У вас найдется одноместный номер?
— Вы… Вы уверены, что поместитесь в одноместном?
— Я что-то не уловил…
— Простите. Да, у нас есть одноместный номер с туалетом. Один фунт десять шиллингов в день, включая утренний завтрак, естественно.