— Не плачь, дитя, — обратилась к ней женщина. — Все будет хорошо. Не сразу, труда придется приложить немало, но будет. Да, меня зовут Альмия.
— Папы с мамой больше нет… — сквозь слезы выдавила девочка.
— Они живы, пока ты будешь их помнить.
— А что с нами будет, тетя Альмия?
— Пока мы восстанавливаем корабль, поживете с нами, — ответила та. — Потом оставим вас на какой-то станции, скажете, куда отвезти. Или, если захотите, полетите с нами. Но мы очень издалека и вскоре покинем обитаемый космос, уйдя далеко за пределы фронтира. В Единение мы не вернемся никогда, оно нам совершенно не интересно. Так что думайте и решайте.
Издалека? Это откуда же? Лейта попыталась вспомнить самые далекие государства, с которыми сталкивались корабли Единения, но не смогла — космология никогда не входила в перечень ее любимых предметов.
Челнок за два часа пути прилетел к огромному трехкилометровому металлическому шару, вся поверхность которого была усеяна оспинами и кавернами от взрывов. Девочка никогда не слышала о таких больших кораблях — это же монстр какой-то! И это его восстанавливают эти странные мусорщики? А они странные, это Лейта поняла почти сразу, поскольку у папы было много знакомых этой профессии. Им всем главное было найти то, что можно продать подороже, да хорошо погулять. Или накопить на безбедную старость.
На корабле тетя Альмия уложила Вика в медкапсулу, пусть немного устаревшую, зато полностью заправленную, в отличие от капсулы на «Дараке», где половины медикаментов не хватало. А потом поселила девочку в двухкомнатной офицерской каюте с отдельным санблоком. Непривычная роскошь! После чего отвела в столовую и накормила, позволив выбрать в пищевом синтезаторе все, что Лейта захотела. Только попросила не слишком увлекаться сладким — вредно.
Как выяснилось, система жизнеобеспечения работала в одном из самых малых отсеков огромного корабля, его, похоже, только недавно начали восстанавливать, не больше, чем пару-тройку месяцев назад. Судя по первому впечатлению, отнеслись к ним с Виком по-человечески и в рабство продавать не собираются.
Тяжелый день заставил Лейту клевать носом, и вскоре она уснула. А Альмия вздохнула — эти дети оказались для аарн очень некстати, но не помочь им было невозможно, никакая выгода не могла превышать ценность детских жизней. Вопрос только что они выберут. Почему-то ей казалось, что брат с сестрой не захотят возвращаться в Единение — слишком звериные там законы и обычаи. Особенно после того, как поймут, что среди аарн царят совершенно иные взаимоотношения, и каждый каждому не волк, а товарищ и брат.
— Все, никаких следов появления здесь кораблей не осталось, — сообщил Сайди, закончив сбор обломков. — Но будь наготове, могут прилететь особо настойчивые гости, придется убирать их твоим способом. Я насторожил еще несколько десятков зондов, наших зондов, они обнаружат любого вторженца, как бы он ни скрывался.
Альмия скривилась — она очень не любила стирать из реальности корабли и разумных, но понимала, что если понадобится, сделает это. Им нужен спокойный год, может, два, чтобы завершить сборку корабля и покинуть эту вселенную, будь она неладна. Не цивилизация, а адская клоака какая-то. Апофеоз либертарианства. Никаких социальных гарантий, каждый исключительно за себя, подлость и жестокость возведены в ранг добродетели. Кошмар, да и только! Пусть местные жители остаются вариться в собственном котле, они сами выбрали свой путь. Вот пусть теперь сами за него и отвечают. Орден сюда не полезет, разве что обнаружит влияние «сверхов». Но те сюда, похоже, не добирались, никаких их следов в истории Единения последних нескольких тысяч лет замечено не было. Они бы не потерпели наличия относительно развитого общества, стремясь затолкать разумных в землянки и заставить молиться себе, любимым.
— Альмия, двенадцать транспортов под завязку набиты пищевыми картриджами! — радостно объявил Дарек, появившись на голоэкране. — Нам хватит клетчатки и на выращивание биокомпов, и на пропитание лет на двести. Так что живем!
— Очень хорошо! — обрадовалась девушка. — А у нас тут проблемы кое-какие.
— Что случилось? — встревожился керси, прижав мохнатые уши к голове.
Получив сжатый эмообраз, повествующий о событиях последних часов, он немного подумал, потом решительно заявил: