Рядом сидели жующий травинку Спирт и шепчущий молитву Чуха. Прижавшись щекой к стене окопа, то ли спал, то ли забылся Борман.
Медленно тянулись последние минуты перед атакой. Череп вдохнул в себя тревожный сырой утренний воздух, смешанный с табачным дымом курящих самокрутки солдат. Чуха перестал молиться.
— Я не смогу.
Спирт выплюнул травинку:
— Пристрелят же, дурак.
— Не смогу я.
Череп ободряюще посмотрел на Чуху.
— Ну и оставайся здесь… Там же обрыв и озеро. Метров сто пробежать — и мы дома.
— Дома… Ты их пробеги вначале. — Спирт постучал сапогом по прикладу.
Борман открыл глаза.
— Чего вы его уговариваете, пусть остается. Может, тут ему больше нравится. Пусть Родину защищает.
Чуха поднял глаза к светлеющему, розовому небу.
— Утро-то какое ласковое, доброе. Как глупо так умирать.
— Да закрой же ты пасть, и без тебя тошно.
Над позициями взлетела осветительная ракета. Ее жидкий свет был едва виден в утренних лучах солнца.
Командир взвода Демин встал в полный рост и громко закричал:
— За Родину! За Сталина! В атаку! Ура!!!
На дно окопа полетели недокуренные самокрутки. Солдаты с протяжным воем поднялись в атаку, вразнобой крича жидкое «ура».
В окопе остались только следопыты и Демин. Некоторое время взводный, моргая, смотрел на следопытов, и стало очевидно, что этот девятнадцатилетний мальчишка боится не меньше, чем они. Демин направил на следопытов наган. Его рука дрожала.
— Вперед! Застрелю!
— Бежим! — выдохнул Борман.
Не сговариваясь, следопыты вылезли из окопа и побежали вперед с протяжным криком: «Ааааааааа».
Бежали пригибаясь, держа винтовки наперевес. Рядом бежал Демин. Крики солдат тонули в утренней тишине открытого пространства и казались неуместными, пока не раздалось тяжелое уханье крупнокалиберного пулемета. В несколько секунд мир преобразился. С немецких позиций открыли плотный огонь, засвистели пули, послышались взрывы снарядов.
Взвод залег на землю. Атака захлебывалась. Оказавшийся впереди других следопытов Борман обернулся, чувствуя что-то неладное — ему в спину целился Чуха, залегший метрах в десяти сзади. Они встретились взглядами, Чуха нервно облизнул губы и медленно отвел винтовку в сторону.
Обстрел усиливался. Пули ложились рядом с вжавшимися в землю следопытами. Очевидность того, что атака бессмысленна, росла с каждой секундой. Часть солдат, лежащих впереди, встала и побежала обратно. Многие из них снова падали на землю уже убитыми или ранеными. Спирт и Борман мелкими перебежками тоже побежали в сторону окопа.
Череп пополз назад. Мимо пробежал Демин, на лейтенанте не было фуражки. На мгновение он остановился, обернулся и посмотрел на Черепа. В этот момент Череп увидел, как спину младшего лейтенанта с глухим ударом прошили две крупнокалиберные пули. Демин вздрогнул, опустился на колени и упал на живот рядом с Черепом. Захлебываясь от недостатка воздуха и от боли, лейтенант открыл рот:
— Я не струсил… Ты видел — я не струсил. Больно-то как, мамочка… Мама.
Слабеющей рукой Демин достал из планшета исписанный сложенный лист и протянул его Черепу.
— Передай, пожалуйста, ма…
Демин замолчал, взгляд его застыл, сохранив выражение удивления и страха. Череп схватил листок. Уголок оторвался, оставшийся зажатым пальцами Демина. Череп быстро добрался до окопа. В нем уже были Борман, Спирт и Нина.
Неожиданно раздались истошные крики Чухи, залегшего в воронке в пятнадцати метрах от траншеи:
— Помогите! Пацаны! Умоляю, помогите! Меня же убьют.
Нина перевалилась через бруствер окопа и поползла к паникеру.
Плотность огня возрастала. Борман, высунувшийся из окопа, закричал ей:
— Дура, вернись, убьют же… Нина, стойте!
Спирт посоветовал:
— Ты голову-то убери, а то пуля в башка попадет.
— Нина, вернись, я прошу тебя! — продолжал кричать Борман.
Череп, тяжело дыша, уставился немигающим взглядом на письмо Демина с оторванным уголком.
Пулеметная очередь пробежала по брустверу, подняв пыль рядом с головой Бормана. Он быстро опустился на дно окопа.
* * *
Чуха затравленно смотрел на медсестру. Нина, не заметив видимых повреждений, перевернула Чуху на спину:
— Куда ранило?! Миленький, не волнуйся, сейчас перевяжем.
Чуха молча смотрел прямо в глаза Нине, которая склонилась над ним. Невольно он вспомнил, что именно такой оттенок голубого цвета он безуспешно искал, когда рисовал глаза ангела в работе, посвященной окончанию художественной школы. Под этим взглядом страх таял, и его сердце наполнялось любовью с горькой примесью стыда за свое малодушие.
— Вы не ранены, — не без укора сказала Нина.
Чуха отвел взгляд в сторону. По его щеке соскользнула слеза.
Рядом раздался взрыв. Нина машинально прикрыла собой солдата от летящих комьев земли. Затем села рядом, встряхивая с волос песок и пыль.
— Надо выбираться отсюда.
Волна страха снова накатила на Чуху.
— Я не могу.
— Миленький, ну давай, не бойся. Давай вместе.
Не дожидаясь ответа, Нина взяла его за руку и потянула за собой к краю воронки.
* * *
Нина с Чухой перекатились через бруствер и упали в окоп. Тут же подбежал Борман и помог запыхавшейся девушке подняться.
— Я думала, он ранен. Ладно, мальчики, побегу дальше, работы много.
Медсестра быстро прошла дальше по окопу, и следопыты снова остались одни. Чуха затравленно смотрел на товарищей. Сквозь запах пороха и гари все явственней ощущался запах человеческих фекалий.
— Что-то дерьмом запахло, — принюхался Череп.
— Теперь я знаю, зачем солдату сапоги: чтобы говно из него не вытекало. — Спирт похлопал Чуху по плечу и добавил: — Что, «адреналин стекал в ботинки»?
В ответ никто не рассмеялся. Раздался особо сильный взрыв. Следопыты невольно выглянули. Воронка, в которой прятался Чуха, стала еще шире, в нее медленно опускалась поднятая взрывом пыль. Чуха позеленел и, шатаясь, побежал в сторону медсанбата.
Череп опустил взгляд на письмо лейтенанта, которое продолжал держать в руке. Неожиданно он сказал:
— Передам. Обязательно передам…
— Я войну по-другому представлял. А оказалось — сплошная антисанитария и дерьмо… — Спирт сплюнул.
* * *
Откинув грязный брезент в сторону, Чуха осторожно вошел в палатку медсанбата. Матерчатая перегородка делила ее на две части: приемную и палату, в которой лежали раненые. У входа в палату на ящике от снарядов сидела Нина и ловко сматывала в мотки стираные бинты. Пахло лекарствами, кровью и немытыми человеческими телами.
Чуха нервно оглянулся, кроме него и медсестры в приемной никого не было.
— Нина, вы знаете, у меня, похоже, пищевое отравление… У вас от живота ничего нет?
— Вы не обижайтесь, но это не отравление, у вас просто очень чувствительная нервная система. — Девушка вежливо, с пониманием улыбнулась.
— Как это верно вы подметили. Я, знаете, ведь художник. Вернее, до войны им был. Натура творческая, и…
— Да?! А я до войны в театральный поступать хотела.
— А я как вас увидел, так сразу и подумал. Из вас получится замечательная актриса. Вы вся такая возвышенная, неземная. Ангел… У вас такие руки изящные. Нежные. Признаюсь честно, я красивее рук не видел. — Неожиданно для самого себя Чуха дотронулся до кисти девушки.