– Э, морда, ты куда? – отвернув настороженное лицо от плаца, обратился лежащий в обнимку с Пруном пьяный Боков к показавшейся из-за кустов, ну, действительно морде.
Это был прочухавшийся детина, дискутировавший накануне о флоте со старшим лейтенантом Кравцовым. У морды из-за щёк не было видно ушей. Звали морду Евгением. Морда остановилась, покачалась, застегнула ширинку, очень внимательно посмотрела на Бокова, уже погасшего Пруна и ответила басом, пожав плечами:
– В армию, куда же ещё?
– Иди, морда, по чуть-чуть! – слегка очнулся от его трубного голоса Прун и на ощупь вытянув из рюкзака бутылку, покачал ею перед собой.
– А почему по чуть-чуть? – не поняла, оживившись, морда.
– По чуть-чуть, чтобы морда-то и не треснула! – резонно заметил Боков и, преодолевая сопротивление Пруна, отнял и запихнул бутылку назад в рюкзак.
– У тебя? – с лёгкой угрозой в голосе спросил у Бокова Женя.
– Не задирайся! – промычал Прун, – и я, пожалуй, тоже хлебну с вами.
Отодвинув Бокова, он опять полез в рюкзак за бутылкой.
– Тебе не надо, – вступился за водку Боков, – ты и так уже в штаны навалишь и не заметишь! – и он опять попробовал спрятать бутылку в рюкзак.
– Молчи, сволочь! – Прун решительно вырвал у него из рук бутылку, немножко потянул из горлышка, скривился, оторвался и упал.
– Ему уже хорошо, – философски заметил Боков.
– Лучше, чем нам, – согласно кивнул мордой Женя, поднял оставленную Пруном в покое бутылку, царапнул ногтем на этикетке метку – поровну, и ту водку, что была выше метки налил в протянутую Боковым кружку, – сейчас и нам будет хорошо!
– Эй, вам не ясно? Быстро построились! – крикнул компании пробегавший мимо лейтенант Кравцов, но, лишь мельком взглянув на приятелей, всё понял и экстренно остановился. – А ну брось бутылку! – подёргивая ручками, зарепетовал он, наклонил туловище вперёд и, решительно устремился к пьющим.
Боков хитро ухмыльнулся: «Не успеет!» – хекнул в сторону и залпом выпил.
Женя, крутя указательным пальцем в сторону подбегающего лейтенанта, проговорив: «Врёшь, не возьмёшь!» – принялся пить из горлышка.
Почувствовав, что лейтенант добежит до него быстрее, чем он допьет, Женя превратил палец в кулак. Кулак оказался размером с лейтенантскую голову. Лейтенант попался сообразительный – этот жест истолковал правильно, решил не рисковать и остановился. Женя без помех допил до дна, добрыми глазами посмотрел на лейтенанта, торжественно глядя перед собой протянул ему пустую бутылку и, произнеся: «На сегодня всё!» – упал.
Лейтенант кивнул головой и только моргнул. Потом он оглянулся на приближавшегося со стороны плаца майора Лемешева, который за шиворот тянул упирающихся рогами недоростка и похожего на колобка, со следами зелёной краски на стриженой наголо голове, невысокого толстячка.
– Кравцов! – преодолевая сопротивление ноши, майор подошел к лавочкам.
– Я!
– Принимай! Всё равно нажрались, где они берут? – и он толкнул к мирно сопящим Пруну, Жене и Бокову ещё два полутрупа – тучного колобка и дохленького мужчинку лет двадцати четырёх – двадцати шести, с головой не только стриженой, но и бритой, и с торчащими во все стороны, длинными и невообразимо редкими щетинистыми усами.
Мужчинка с колобком упали на землю синхронно и мягко, как мешки, так как пребывали не в состоянии сомнамбулизма, но в коматозном.
– Эх, защитнички Родины, мать вашу! – в сердцах сказал майор. – За штабом валялись. Запиши этих в резерв! – бросил он через плечо, повернулся и, не обращая более никакого внимания на что-то шепчущего себе под нос лейтенанта, пошёл к штабу.
Лейтенант сказал: «Есть!» – и попробовал узнать у спящего колобка его фамилию, видимо, с целью записи в резерв.
Он наклонился над ним, закричал: «Эй!» – и потряс за плечи.
Колобок даже не подал признаков жизни. Лейтенант потряс мужчинку и остальных, но кроме мата ничего не услышал. Он выругался, неизвестно что записал к себе в блокнот и поплёлся было следом за ушедшим наводить порядок на плацу майором, но потом вдруг резко развернулся и звонким мальчишеским голосом сообщил свежезаписанному резерву:
– Сволочи!
Но «сволочи» его уже не слышали – они спали. Боков в своём чёрном костюме с бабочкой был похож на спящего дирижера, и его неумытая рожа во сне, как у настоящего дирижёра наяву, была искажена неземным экстазом. Женя спал по-пролетарски, зарывшись рылом во вскопанную и свежеполитую землю под деревом, подмяв под себя несколько ограждавших её крашеных известью кирпичей. Прун спал под лавкой, лёжа на спине. Сопящий невдалеке колобок во сне был похож на лежащую на боку статую Свободы, пускающую пузыри из соплей. Усатый недоросток свистел носом, птички пели, и, лёжа чуть поотдаль, пугал их душераздирающим храпом Петя Жуковский.