Отпуская гулять, мать твердила: «Со двора ни ногой! Выдеру! Следи за бельём!» Но ты забывал обо всём, засмотревшись на лудильщика или лошадку, на которой проезжал милиционер. Лошадка оставляла после себя замечательные плюшки, от которых даже летом шёл пар.
Кража белья была делом весьма огорчительным, но, как не странно, забывалась довольно скоро. Вещь служила тому, кому, судя по всему, была нужнее, и это отчасти скрашивало её потерю. Но вот, если ветер начинал дуть со стороны близ стоящей фабрики, и копоть покрывала бледные щёки простынь… Мать громко швыряла бельё в таз и тихо плакала. Куда его теперь, только на тряпки? Не отстираешь ведь, а повесишь – засмеют.
В такие минуты я старался не попадаться матери на глаза, и плакал, жалея её, сидел, спрятавшись где-нибудь под кустом. Переждав время, отыскивал на известной мне одному поляне самый большой одуванчик, и шел домой.
Мать стояла у окна с обвисшими по бокам руками, и я окликал её.
– Чего тебе?
– Я тебя люблю!
Мать оборачивалась, и заметив одуванчик, смягчалась:
– Да зачем ты его… пусть бы рос.
– Ну, а как бы ты поняла, что я тебя…
– Не волнуйся, я помню об этом всегда, – перебивала меня мама.
– Даже когда сердишься?
– Даже тогда, – улыбалась она и гладила меня сморщенными от воды пальцами по голове.
…И чего это мне вспомнилось, вдруг?..
Пёс
Под вечер, когда становится совсем одиноко, и нет сил глядеть на поводок, что давно висит без дела у входной двери, я увожу себя из дома. С каждым днём это удаётся всё труднее. Приходится придумывать некое важное дело, место, в котором оно может быть решено, и идти. Гулять без собаки как-то неправильно, непривычно, но что поделать, если её давно уже нет. По привычке обходя лужи, чтобы пёс не мочил понапрасну лап, я раздумываю о том, насколько был хорош в роли хозяина. Хотя, признаться честно, я им себя не ощущал, а собаку окликал, если была в том нужда, просто и незамысловато – Пёс! Но чаще не требовалось даже того, ибо мы были понятны друг другу без слов.
Мы встретились у овощного лотка, рядом с которым сидела тихая бабулька в синем платочке, и задёшево продавала крыжовник. В тот день, жалея старушку, я купил у неё весь, она стыдливо благодарила, и, собирая поспешно пожитки – низенькую деревянную скамеечку, да холщовый мешок, старалась не смотреть в мою сторону. Ей было неловко, впрочем, как и мне.
Среди кустов за её спиной я заметил собаку, и спросил:
– Ваша?
– Нет, милый, приблудилась. – Ответила старушка и ушла.
Ветви кустарника располагались низко и не давали разобрать, – мал пёс или велик, насколько измучен уличной жизнью. Поэтому я свистнул в его сторону, подзывая, и пёс тут же подошёл: невысокий, чуть пониже колена, поджарый, серьёзный, лохматый в меру.
– Ко мне пойдёшь? – Спросил его я, хотя ещё утром не собирался заводить собаку. Пёс, словно ожидал этого вопроса, с готовностью пристроился у левой ноги. То ли был в его жизни эпизод домашней жизни, то ли насмотрелся на барчуков в куртках с капюшонами, которые дважды в день таскают за собой на поводках людей.
Если подумать, мы хорошо с ним жили. Он подружился со всеми соседями, и мог выходить во двор один, в квартире не голосил, не озорничал. Однажды преломив со мной холостяцкого хлеба, был им доволен, разносолов не просил. Всё, что выпадало на нашу общую долю, переносил с достоинством. Не покорно, но спокойно, с пониманием необходимости некоторых неудобств переездов, полётов, вокзалов.
Впрочем, был один случай, который мнёт покрывало на ложе совести и не даёт покоя. Я не уверен, что Пёс простил мне его, забыл, хотя бы. И ведь думал-то, как водится, – чтобы как лучше, ему. Или, всё-таки, как мне проще?..
Дело было так. Предстояла внезапная командировка, а так как я жил один и не понимал, кому могу доверить Пса на это время, мне пришла в голову мысль найти добрые руки, в которые мог бы его передать. Не спросив собаки, я написал под копирку несколько объявлений, вкратце описав обстоятельства дела, и принялся ждать. Довольно быстро отозвалась девушка, которая сообщила, что готова стать Псу хозяйкой хоть теперь, и назвала адрес, куда его привезти.
Помню, как Пёс переступил порог нового дома, прошёлся по комнатам, осмотрелся, а, выйдя ко мне, поглядел в глаза, внимательно и иронично:
– Ты меня здесь оставишь? Уверен?
Я не был уверен ни в чём, – особенно в себе, и вообще, я не променял бы эту дворняжку на десять породистых собак, но… что я мог, кроме как махнуть рукой и уйти?!!