— Вам! — взвилась рогатая. — Вам обоим все — шуточки!
Ух’эр не ответил — отвлекся на Эйру, которая теперь-то точно пришла в себя, но так и не пошевелилась. Подошел, пнул, легко, не сильно. Что друг друга калечить без надобности? Любовь все-таки распахнула кристально чистые глаза, улыбнулась и почти пропела нежно:
— Не нагнешься пониже, братец? — напоминая ему об ошибке, стоившей жизни.
Он засмеялся шутке, Эйра легко вскочила на ноги, Тэхэ с нескрываемым раздражением бросила:
— Хватит, Ух'эр, от смеха твоего уши болят.
Он обернулся, встретился взглядом с сестрой, прищурился:
— А кто сказал, что ты можешь указывать мне, когда и чего хватит? Оглянись, лань, ты в моем царстве!
— В твоем ли? — Эйра будто встала на защиту старшей сестры. Да эта кого угодно защищать встанет, лишь бы — против Ух’эра.
— Что теперь — мир мертвых делить будем? — удивился Ух'эр, краем глаза отметил, как рука Заррэта уже скользнула за плечо — выхватить секиру — вот только не было там секиры. Ни у кого не было: ни оружия, ни силы.
— А может, он этого хотел? — неожиданно проговорил Лаэф. Сказал без привычного сладкого яда в голосе, без шипения и шепота. Сказал так, что все сейчас же замолчали, переглянулись.
— Д'хал, — объяснил Лаэф. — Может, это была его задумкой? Здесь нас запереть?
— А Сорэн людям оставить? — недоверчиво хмыкнул Заррэт. — Отец жесток, но не настолько.
Вновь расхохотался Ух'эр, поморщилась Тэхэ. А Эйра фыркнула:
— То-то я думаю, в кого мы все пошли, такие добрые!
— Я справедлив! — обиделся Заррэт. Он всегда все принимал на свой счет.
— Да-а-а… — насмешливо протянула Эйра.
— Не тебе судить о справедливости, — глухо проговорила Тэхэ.
— Ой, прости, — сделала большие глаза Эйра, — что-то не сложилось с любовью? В какой именно раз? Может, дело не во мне, а в том, что кто-то спотыкается об одни и те же камни?
— Стервь, — поморщилась Тэхэ.
— Коз-за лесная! — процедила Эйра.
— Бабы! — со смешком бросил Ух’эр.
И тут Лаэф заговорил вновь. Жестко приказал:
— Умолкните! — и развернулся.
Все и впрямь умолкли, даже те — Ух’эр по себе знал — кто не собирался слушать указаний. Умолкли и уставились на него дико, очумело.
На них смотрели пронзительные, поблескивающие в полумраке невиданными фиолетовыми звездами, и будто бы смутно знакомые — хоть никто из них никогда не видел — глаза.
— Ого, — сказал наконец Ух'эр.
Лаэф обвел их взглядом, нахмурился, не понимая, в чем дело, и растерянно спросил:
— Что?
Ух'эр вновь заливисто расхохотался.
Глава 31. Гости
Снежинки проносились перед глазами огромными белыми мошками. Под босыми ногами простирались черные камни, и ноги мерзли. Он подходил к краю скалы, а там, за краем, было ничто. То есть там сначала было долгое падение в воды Мирдэна, потом тебя тащило на дно, потому что Ух’эр, зараза, швырнул туда воронку-ловушку, а уж на дне — поджидало ничто.
Йен ни разу не сталкивался с ним, но знал — лучше и не сталкиваться. Бежать оттуда, поскорее, побыстрее…
Он поднял взгляд.
Где же снег? Здесь всегда так много снега: стоит стеной в воздухе, лежит под ногами пушистой сверкающей периной, кружит, укрывает. А сейчас — редкие злобные мухи. Вонзаются в тело — оставляют раны. А черные камни под ногами так хорошо видны, наконец-то избавились от пушистого сияющего налета, показали свою истинную суть.
От этого совсем неуютно. Не от того, что всё тело болит — снежинки продолжают впиваться. Не от того, что впереди — пропасть. От того, что теперь он всё видит. Всё прекрасно знает. Всё становится на свои места. Вот камни, вот утес, вот он — древний монстр.
— Странно, что он еще дышит… — пробормотал кто-то глухо и очень далеко.
Что-то забулькало в ответ.
“Это булькает змея, — вспомнил он, — девушка-змея, как же ее звать…”
Она была из другого времени, из другой жизни, из другой войны. Она, кучка могущественных лесных созданий, мнящих себя богами, Иные, Нивен…
С Нивеном что-то было не так. Ну, кроме того, что с ним обычно не так. Еще что-то…
Йен зажмурился, пытаясь вспомнить.
Земля резко ушла из-под ног, и он упал прямо на спину, на черные камни. Те оказались острыми, впились в тело, он даже застонал от боли. А потом лежал еще долго, бессмысленно глядя в светло-серое небо. Щурился каждый раз, когда на лицо опускалась очередная снежинка, но сил увернуться не было.