Ждал.
А ей впервые за много-много лет было спокойно. Потому что демоны остались далеко внизу. А здесь были лишь птицы да облака.
И вот она, юная и полная сил, бежит по горной равнине, догоняет облако. Она знает — внутри, в облаке, туман. Ей хочется оказаться в нем, тронуть рукой, вдохнуть в себя. Она юная, она еще не возненавидела туманы Нат-Када. Она будто и не знает, что такое Нат-Кад.
Имя города приходит смутным воспоминание, когда от облака доносится запах. Сладковатый и гнилостный. И облако — уже грозовая туча. И темнеет с каждой секундой. Она замирает, делает осторожный шаг назад. И бежать, вроде как, надо, прочь, подальше. Но слишком интересно. И запах, вроде как, отвратительный, но слишком сладкий. Ее тянет к нему.
А потом — из облака шагает он.
Невысокий — чуть выше ее самой — человек в свободных темных одеждах. С темными влажными прядями волос, которые смешно липнут к лицу и топорщатся в разные стороны. Бледный, худощавый, еще и хромой — заметно припадает на одну ногу. А глаза — широко распахнуты, горят болезненным огнем.
Человек выглядел не красавцем, но — как и к запаху — к нему тянуло.
"Глаза, — подумала она, — все дело в глазах..."
В них бушевал шторм и в то же время — стыл лед. А в глубине сверкала бриллиантовая, твердая, жесткая, насмешка.
— Я сплю… — растерянно сказала она. Он сделал еще шаг, и она мысленно взмолилась: “Остановись! Я не могу уйти, остановись! Не подходи ближе!”
— Ты спишь, — кивнул он, замер, будто услышал ее мысли. И криво самодовольно ухмыльнулся — кажется, и впрямь услышал. — И безумна.
И представился:
— Ух’эр.
— Ты?! — удивилась она. — Но ты... мертв! Мертвые — мертвы...
И растерянно оглянулась, будто ждала, что кто-то сейчас подойдет и подтвердит это. И бог смерти послушно рассыпется туманом, из которого только что шагнул.
— Ага, — он щелкнул тонкими пальцами, Марла развернулась на щелчок и тут же, вскрикнув, отпрянула: стоявшее рядом могучее дерево рухнуло между ними.
Легко, будто не хромал, Ух'эр запрыгнул на поваленный ствол:
— Я мертв, — подтвердил ее слова. — Пока могу являться только так.
Подтянул под себя ноги, прищурился, подался вперед, к ней. И она послушно шагнула, будто поняла: сейчас он скажет что-то важное, скажет тихо, и его надо будет услышать.
— Но угадай, что, подружка? — прошептал он, выбросил руку вперед и, прежде чем она успела испугаться, потрепал ее по щеке. — Мы возвращаемся.
И подмигнул.
А потом бриллиантовая насмешка заледенела.
— Правда, тут одна проблема… — пробормотал он, задумался о своем и тихо добавил. — Он всегда проблема…
— Я могу помочь? — неуверенно спросила Марла.
— А? — встрепенулся Ух’эр, который будто и забыл, что говорит с ней, нырнул в свои думы. — Да! Легенду. Легенду про меч.
И требовательно щелкнул пальцами. Теперь он не ждал, что будут падать деревья, теперь по щелчку должна была начать говорить она. Но она не помнила. Она слишком стара, чтобы помнить…
— Глупости! — отмахнулся он, спрыгнул, оказался рядом, пахнуло сладким, а его губы оказались очень близко. И бриллиантовые глаза — прямо в душу. — Ты юна и прекрасна
Протянул руку в сторону, вернул — уже с зеркалом в ней. Вложил в ее дрожащие пальцы. Одним движением оказался у нее за спиной, залюбовался вместе с ней на отражение.
Тихо сказал ей в волосы:
— Меч, Затхэ… Вспоминай, Марла, вспоминай, — коснулся щеки.
Ледяные руки. А какие еще у Смерти могут быть руки?
— Меч, — жестко напомнил он, — Затхэ. Ты помнишь легенды.
— Это не написано… Я слышала давно, но... Я не помню...
Ух’эр раздраженно вздохнул и закатил глаза.
— Что? — спросил нетерпеливо. — Что ты слышала?
— Что Затхэ спасет всех... — неуверенно ответила она.
— Еще! — холодная ладонь легла на плечо и требовательно, больно сжала. Марла задохнулась.
— Затхэ, — начала вспоминать, — пойдет... к Свету... возьмет меч и спасет мир.
— Ах вот как… — неожиданно равнодушно произнес Ух’эр, ладонь соскользнула с плеча. Зеркало пошло морозными узорами. Зазвенело хрусталем. — К свету…
Ух’эр уходил, оставив ее позади. Хромал, думал о своем, вскинул руку — и облако окутало его. А она даже не смогла его окликнуть. Хотела, но не смогла. Зеркало в руках покрылось трещинами.
Из зеркала на нее уставилась безумная старуха. Которая вот-вот проснется и забудет не только этот сон — забудет, кто она, где она, и почему так больно было просыпаться.