- Одну затяжку. И больше никогда не пробуй.
Я попыталась затянуться, но задохнулась дымом и начала кашлять. Во рту остался мерзкий запах.
- Омерзительно, в жизни больше в рот не возьму!
- Вот и отлично...
- А эта твоя повышенная чувствительность… Понимаешь, у меня тоже самое… И эта чертова проблема, потому что на самом деле… Мир ужасен. Он омерзителен настолько, что мне противно в нем жить…
- Он и не предназначен для таких, как мы. А мы не предназначены для него…
- И что же делать?
- Делать мир лучше. Или себя – хуже. Как видишь, я пошел по второму варианту… Просто в какой-то момент не осталось сил…
- Не оправдывайся. Я вообще хочу сдохнуть.
- И что мешает?
- Алинка не переживет…
Воспоминания
Камиль
От нее пахло детством. Таким утерянным и таким далеким. Чем-то сладким и чем-то насмешливым, ни разу не крашеными волосами, тальком, которым припудрены ломкие пальчики. Она не может сидеть ни секунды, болтает ногами, то хмурится, то усмехается неслышимому монологу в своей голове. Сумерки настаивались, словно травяной чай, становились все гуще, в них привычные звуки обретали совершенно иной… аромат. Тихонько, стеклянно потрескивала остывающая плитка на дне бассейна.
Как-то стыдно осознавать, что я почему-то скучал по тебе девочка… Алину вытравил из себя, выполоскал алкоголем, а ты осталась. И вот теперь даже тебя у меня забрали, словно и не было ничего. Впрочем, сам виноват…
***
Сначала я ее не воспринимал. Алина затмила ее словно солнце. Возможно, если бы я увидел ее первой, я был бы ослеплен. Но нельзя ослепнуть дважды…
Нет, едва она вписалась между нами там, на заснеженном склоне, я, конечно, отметил ее совершенство, но как-то мельком. Огромные глаза, струящиеся волосы, скулы с намеком на веснушки… «До чего же ты банальна – подумал я - как в дешевом кино». Позднее я вывел для себя такую формулу: есть я и есть остальной мир. Есть два типа совершенства – для меня лично и вообще. Стремиться к последнему как-то… глупо, что ли. И когда его тебе навязывают становится как то… не по себе. Поэтому сколько оно, совершенство, воплощенное в младшей Волчик не шастало передо мной в этих милых домашних маечках, это вызывало лишь усиливающееся раздражение.
Сложно передать чем была для меня Алина… С ней все было дико и странно… Особенно тогда. Звезда парижских салонов, в этой забытой богом стране, в этих горах, среди кишлачных молодцов и лыжников, азартных до местных скупых горнолыжных трасс… Перемазанная дешевым кремом от загара, не по-здешнему бледная, еще не избавившаяся от флера и шика, которые под жарким высокогорным солнцем тают, как и едва уловимый аромат ее духов, что на морозе пахнут совершенно иначе…
Ее глаза под дорогой тушью все сказали вместо нее. Что ж, это будет неожиданно интересно…
С Алиной я познакомился, на одной из закрытых вечеринок. Там были довольно… пикантные развлечения. Она лежала, прикованная неправдоподобно большим количеством цепей, голая, вздрагивающая, исписанная рунами. В том сезоне она была рыжей, пронзительно рыжей, как пламя свечей, горевших вокруг. Есть девчонки – паззлы, есть тайны похороненные заживо под многотонными гробницами комплексов и стереотипов, у этой все было наружу. Все точки, все нервы. Сплошное сплетение обнаженных нервных окончаний. Завязанные глаза и нереально чувствительные губы. Я спрашивал, как мне найти ее снова, но бестия смеялась, и отвечала что это не по правилам игры. Я в шутку отнимал сигарету, к которой она припадала пухлыми горячими губами, пила с нее дым, щекоча мои пальцы (ее руки оставались прикованными к спинке кровати). А я настаивал, пока не был послан затейливым, трехэтажным русским матом.
- Русская что ли? – поразился я.
- Татарка – обиделась она.
- Я все равно найду тебя.
- И как я, интересно, тебя узнаю? - ее голос с бархатной хрипотцой, окутывающий, как теплая темнота пустынной ночи, рельефный, глубокий, богатый. В нем звездами, битым стеклом проскользнули капризные нотки.
- Когда кто-то поцелует тебя вот так…
Я ее нашел. Разумеется, тешил себя надеждой что мне не составит труда ее в себя влюбить, привязать. Мне, не знавшему отказов. Не внешностью, так деньгами. Заставить все бросить, владеть ею единолично. Но Алина была прирожденной блядью. Не столько из-за денег, сколько из любви к процессу. Она хотела разнообразия - старых, молодых, богатых, бедных... И однажды просто исчезла, не прощаясь. Тогда я уже понимал – нет смысла снова ее искать…